Лето круглый год

Забираю я свою бумажку-заявление и иду в бухгалтерию платить. Сеньёра в окошке читает мое заявление и спрашивает: "А что вам, уважаемый профессор, собственно, надо?" "Да вот, написано же!" – говорю я и тыкаю пальцем в свое заявление. "Вот я этого и не пойму, – говорит сеньёра, – что вы тут написали." Тут я достаю свое поломанное удостоверение и демонстрирую. "Ах, оно у вас сломалось! – говорит сеньёра. – Тогда понятно. Здесь вы написали…" Словом, глагол был иррегулярный, и той формы, что я использовал, не существовало. "Тааак, – говорит сеньёра, – значит, нужен вам дубликат. А вы знаете, что вам надо заплатить 31 тысячу песо (это около 14 долларов)?" "Да, – говорю, – знаю." "Это вы первый раз меняете удостоверение?" "Нет, – говорю, – второй раз. До этого его у меня украли" (хотя на самом деле я его просто где-то посеял, но поскольку слышал о строгостях при выдаче удостоверений, то сказал, что его украли. И даже пришлось этот факт зарегистрировать в полиции).

"А вы знаете, – говорит сеньёра, – что когда удостоверение выдается второй раз, то по правилам вы должны заплатить 61 тысячу песо!?" "Ладно, – откликаюсь я, – я готов и эту сумму заплатить."

Сеньёра начинает заполнять бланк в компьютере. Заполняет минут пять. Потом с совершенно сокрушенной физиономией обращается ко мне: "Знаете, система отказывается принимать 61 тысячу. Можно, я вам оформлю как первую замену удостоверение?" Совершенно убитый несправедливым отношением компьютера к моим честным намерениям, отвечаю также сокрушенно: "Ну, что же делать? Давайте."

Безопасность

Сходил я в центральное здание департамента безопасности.

Я думал, что знаю, что такое очередь. В шестидесятых, когда еще хлеб не закупали за границей, наблюдались очереди длиной на полквартала-квартал, чтобы купить буханку хлеба.

А здеееесь… Здание многоэтажное, со двором на гектар, наверное. Две трети этого двора набиты народом. Около самого здания имеются скамейки как в кинотеатре, где сидят. Мест на тысячу или больше. А дальше стоит толпа. Каждый держит какую-либо бумажечку или папочку. Имеется проходная, где полицейский просматривает бумажечки и в подозрительных случаях обыскивает просителей.

И дальше они присоединяются к жаждущим общения с чиновниками счастливым просителям, которых было тысяч пять, наверное, а, может, больше – очень трудно оценить число людей в толпе. Я уж было думал плюнуть и пройти мимо, да обнаружил, что адрес у меня с другой улицей, то есть с другой стороны этого же гигантского здания. А там толпы уже нет. Чиновники ходят вальяжно, но со строгими мордами.

Хорошо летом на пасеке. Пчелки вжык-вжык. А когда полицейские вжык-вжык – это уже не так хорошо.

Вообще, читаешь детективы о том, как кто-то там в полиции побывал, побеседовал… Вроде все нормально, ничего особого. Наверное, и в самом деле, ничего особого. Но советская выучка говорит: "Жди неприятного. Это инопланетяне со своей игрой "подозревайка-хватайка".

Поговорим о том, о сем

Когда тебя спрашивают о чем-то, то обычно вовсе не жаждут услышать что-то новое, а предпочитают получить подтверждение тому, что они думают правильно. Объяснения, включающие нюансы или, еще хуже, противоречащие стройной непротиворечивой картине мира, быстро становятся скучны собеседнику.

"А правда, что русские пьют много водки?" Хороший ответ: "Да, сеньёр!" – и собеседник уходит от тебя, чувствуя себя крупным знатоком российских традиций. Мои попытки сообщить, что далеко не все пьют много, что я, к примеру, только по праздникам, приводят спрашивающего в тоску и печаль, что надо что-то там выслушивать. Да и как такое может быть, если все знают, что русские пьют водку?! "Да, все пьют! И столько пьют, что колумбиец умрет от половины!" – ответишь так и чувствуешь, как растет к тебе уважение прямо на глазах.

Столяр и плотник

Мастерит нам сейчас встроенные шкафы сеньёр Dubel Edisson. Совершенно нетипичный колумбиец – застенчивый, не очень решительный. Десять раз всё промерит, привезет готовый шкаф – прошибся на сантиметр. Совсем как я: когда начинаю что-то мастерить, то пока деталюха не встанет на место, не уверен, что выдержал размеры, хоть измерял десять раз. Зная свои "способности", всегда предпочитаю отрезать-отпилить заготовку побольше, чтобы потом долго и нудно подгонять. По аккуратности он почти как немец. Но время от времени вдруг решает, сделав что-нибудь не так, что "и так сойдет". При этом, похоже, что это "не так" лежит у него бременем на совести, потому что стоит указать на недостаток, как он беспрекословно начинает исправлять, даже не пытаясь оправдываться, что, вот, иначе нельзя было или что-либо вроде, что "несут" в таких случаях местные работяги. Хоть и зовут его Эдисоном, но изобрести он вряд ли что изобретет, но всё, что относится к его делу, знает твердо, как дюбель. Так что с этим именем родители его не прошиблись.

К вопросу о любви

покупать всякую инструментальную хрень.