Лето придёт во сне. Запад

Я не нашлась с ответом и лишь недоумённо пожала плечами. Конечно, я не могу оставить Дэна! Как и Яринку. И Яна, и Игу, и Михаила Юрьевича, и даже Белёсого, раз уж он, будь неладен, увязался с нами! Но главное – как я могу бежать куда-то, когда всего несколько дней отделяют меня от встречи с родителями, на которую я уже не надеялась?

Ничего этого говорить не пришлось, Бранко прочитал ответ в моих глазах и разочарованно опустил плечи.

– Бэби, не глупи. На Руси тебя не ждёт ничего, кроме тюрьмы и смерти. Рано или поздно. А тут есть реальный шанс вырваться, начать новую жизнь…

Я снова пожала плечами и уже развернулась, чтобы уйти, но Бранко успел сказать мне вслед почти словами Ральфа:

– Ты всё-таки подумай. Время ещё есть, ехать нам долго!

Я боялась новой встречи с Яринкой: по моему лицу она сразу поймёт, что случилось нечто из ряда вон, и придётся или рассказывать правду, или как-то выкручиваться. Однако коридор вагона был пуст. Не успев вздохнуть с облегчением, я снова испугалась – на этот раз того, что Дэн наверняка уже заждался меня и тоже может что-то заподозрить. Но мне и здесь повезло. Когда, бесшумно откатив в сторону лёгкую дверь, я несмело заглянула в купе, Дэн спал на нижней полке, закинув руку за голову и запрокинув к потолку бледное, худое лицо. Я невольно замерла на несколько секунд, любуясь им: отросшая русая чёлка упала на высокий лоб, губы чуть приоткрылись во сне, длинные ресницы отбрасывают под веки полукружья теней… Мне захотелось лечь рядом, прижаться, обнять – и просто лежать, зажмурившись, наслаждаясь каждым моментом нашего уединения.

С верхней полки раздался всхрап Белёсого, и наваждение развеялось. Нет у нас никакого уединения. Нет никакой определённости. Нет уверенности в завтрашнем дне. А ещё я только что разговаривала с мужчиной из своего прошлого, и было бы бессовестным враньём сказать, будто этот разговор ничего не затронул в моей душе.

Я не посмела лечь рядом с Дэном. Вместо этого прикрыла за собой дверь и, тихонько вздохнув, полезла на свободную верхнюю полку. Легла там на живот, так, чтобы можно было видеть в окно пролетающую мимо тайгу.

«Как ты, лесная малышка? Я беспокоился».

Почему мне так важен факт, что на самом деле Ральф не бросил меня в Оазисе, что он действительно не мог приехать? Не скажу, что это именно радует – больше похоже на глубокое удовлетворение, словно я только что успешно закончила некое давно начатое, но не законченное до сегодняшнего дня дело.

«Держись, Лапка. Ты натерпелась, но скоро всё будет хорошо».

И почему от этих слов так спокойно? Ведь я уже не собираюсь никуда бежать, я теперь с Дэном и своими друзьями, мы все части одного целого, мы – Летние! Не нужен мне Запад, не нужен Ральф!

«Прости за всё, что произошло с тобой в Оазисе».

Уже простила. Да никогда и не держала зла. Ральф в своё время спас меня от Ховрина и делал всё возможное, чтобы скрасить моё существование на острове-западне. Может быть потому и кажется сейчас, что голос Ральфа и его слова успокоили меня? Привычка из прошлого, в котором он был моей единственной защитой…

Что-то сжало мою ступню, и я вскрикнула от испуга. Дёрнулась, переворачиваясь на спину. Дэн, приподнявшись с нижней полки и беззвучно смеясь, держал меня за пятку.

– Испугалась, малявка?

Я не успела ответить – сбоку раздалась возня, и хриплый со сна голос Белёсого прокашлял:

– Задолбали! Ни ночью, ни утром поспать нельзя, то орут, то обжимаются и чавкают, малолетки озабоченные!

Он с грохотом ссыпался с полки и демонстративно покинул купе, хлопнув дверью. Мы с Дэном ещё несколько секунд молчали, глядя друг на друга, потом расхохотались.

– Давай вниз! – Дэн протянул мне руки, помогая спуститься, усадил рядом с собой, обнял. – Ты куда утром убежала?

Я уткнулась носом ему в грудь, чтобы спрятать лицо, и глухо ответила:

– Смотрела на тайгу. Ты видел? Мы почти приехали.

Дэн глянул в окно поверх моей макушки, притих и, каким-то образом почувствовав, что значит для меня этот следующий за поездом однообразный зелёный пейзаж, сказал:

– Вот ты и дома, Дайника. Вот ты и дома.

До прибытия в Красноярск мы с Дэном успели провести ещё одну ночь на тесной купейной полке, ночь наполненную разговорами, объятиями и поцелуями. Белёсый смирился с нашим соседством и больше не возмущался вслух – только демонстративно отворачивался к стенке, накрываясь с головой одеялом.

Утром последнего дня пути вся наша компания, словно по некоему тайному сигналу, собралась в одном купе и неловко примолкла. Как-то так получилось, что за проведённое в дороге время мы мало общались друг с другом и ни разу не собирались вместе, как сейчас. Поезд – его однообразный перестук колёс, равномерное покачивание – усыплял нас, делал задумчивыми и скучными. Никто не порывался обсудить сложившуюся ситуацию, никто не строил планов, никто, кажется, даже не беспокоился о возможной погоне в лице Бурхаева. Только я и Дэн – счастливые и влюблённые – выбивались из общего минорного настроя.