Летопись начала. От сотворения мира до исхода

По слову Григория Богослова пасхальный Ангец Христос – это «великая Жертва – очищение не малой части вселенной, и не на малое время, но целого мира и вечное. Для сего берется агнец (Исх. 12, 5) по незлобию и как одеяние древней наготы; ибо такова Жертва, за нас принесенная, которая есть и именуется одеждою нетления. Совершенно, не только по Божеству, в сравнении с Которым ничего нет совершеннее, но и по воспринятому естеству, которое помазано Божеством, стало тем же с Помазавшим и, осмелюсь сказать, купно-Богом. Мужского пола, потому что приносится за Адама, лучше же сказать, потому что крепче крепкого, первого падшего под грех, особенно же потому, что не имеет в Себе ничего женского, несвойственного мужу, а напротив того, по великой власти, силою расторгает девственные и матерние узы, и рождается от пророчицы мужского пола, как благовествует Исаия (Ис. 8, 3). Единолетно, как солнце правды (Мал. 4, 2), или оттуда выходящее, или описываемое видимым и к Себе возвра-щающееся, и как благословенный венец благости (Пс. 64, 12), повсюду Сам Себе равный и подобный, а сверх сего и как то, чем оживотворяется круг добродетелей, неприметно между собою сливающихся и растворяющихся по закону взаимности и порядка. Непорочно и нескверно, потому что врачует от позора и от недостатков и скверн, произведенных повреждением; ибо хотя воспринял на Себя ваши грехи и понес болезни, но Сам не подвергся ничему, требующему уврачевания. Упоминается первый месяц, или лучше сказать, начало месяцев (Исх. 12, 2), или потому что он был таким у Евреев издавна, или потому что сделался таким впоследствии, с сего именно времени, и от таинства принял наименование первого. В десятый месяца – это самое полное из чисел, первая из единиц совершенная единица, и родительница совершенства. Соблюдается до пятого дня; может быть потому, что жертва моя есть очистительная для чувств, от которых мое падение и в которых брань, так как они приемлют в себе жало греха. Избирается же не от овец только, но и из худшей природы, из стоящих по левую руку, от козлов; потому что закалается не за праведных только, но и за грешных, и за последних, может быть, тем паче, что имеем нужду в большем человеколюбии. Ни мало же неудивительно, что особенно требуется агнец для каждого дома, а если нет, то по бедности чрез складчину по домом отечеств. Ибо всего лучше, чтобы каждый сам собою достаточен был к приобретению совершенства, и зовущему Богу приносил жертву живую, святую, всегда и во всем освящаемую. Если же нет; то должен употребить к сему содейственниками сродных ему по добродетели и подобонравных. Это значит, в случае нужды, приобщать к жертве соседей. Потом священная ночь, противоборница этой ночи – настоящей слитной жизни, ночь, в которую истребляется первородная тьма, все приходит во свет, в порядок и в свой вид, прежнее безобразие приемлет благообразность. Потом бежим от Египта, мрачного гонителя – греха, бежим от Фараона, невидимого мучителя и от немилосердных приставников, переселяясь в горний мир; освобождаемся от грязи и делания кирпичей, от служения сей тленной и поползновенной плоти, всего чаще ни чем не управляемой кроме бренных помыслов. Потом закалается агнец, и честною кровию печатлеются дела и ум, или сила и деятельность – эти косяки наших дверей, разумею движения мысли и мнения, прекрасно отверзаемые и заключаемые умозрением; потому что и для понятий есть некоторая мера. Потом последняя и тягчайшая казнь гонителям, подлинно достойная ночи: Египет плачет над первенцами собственных помыслов и дел. Везде у Египтян рыдание и вопль; а от нас отступит тогда их губитель, чтя помазание и страшась его. Потом отъятие закваски в продолжение семи дней (число самое таинственное и состоящее в близком отношении к сему миру), отъятие давнего и застаревшего повреждения (а не хлебной и жизненной закваски), чтобы не иметь при себе в пути египетского теста и остатков фарисейского и безбожного учения. Египтяне будут плакать; а нами да вкусится агнец к вечеру; потому что при конце веков страдание Христово. И Христос, разрушая греховную тьму, вечером приобщает учеников таинству. Не вареный, но печеный (8, 9), чтобы у нас в слове не было ничего необдуманного и водянистого и удобно-распускающегося, но чтобы оно было твердо и плотно, искушено огнем очистительным, свободно от всего грубого и излишнего; чтобы добрыми углями, воспламеняющими и очищающими нашу мысленную способность, помог нам Пришедший огня воврещи на землю (Лк. 12, 49), которым потребляются худые навыки, и Поспешающий возжечь его. А что в слове плотяного и питательного, пусть будет снедено и потреблено с внутренностями и сокровенностями ума, и подвергнуто духовному переварению – все до головы и до ног, то есть до первых умозрений о Божестве и до последних рассуждений о воплощении. Но ничего не вынесем, ничего не оставим до утра (10); потому что многие из наших таинств не должны быть разглашаемы посторонним, потому что по прошествии сей ночи нет очищения, потому что не похвально до другого времени откладывать тем, которые приняли слово. А кости и несъедобное, то есть для нас неудоборазумеваемое, да не сокрушатся (10), чрез худое разделение и разумение (повременно говорить о том, что кости Иисуса не сокрушены и в историческом смысле, хотя распинатели и желали ускорить смерть по причине субботы), и да не будут выброшены и расхищены, чтобы святое не дать псам – злым терзателям слова. И не повергнуть свиньям того, что в слове светло как жемчуг, но да сожжется это огнем, которым попаляются и всесожжения – все испытующим и ведущим Духом.