Летописцы летающей братвы. Книга третья

– У всех нас самый главный недостаток – постоянная тоска по небу. Я и во сне летаю.

– И молодость, – вставил слово Шевченко. – Опыта маловато.

– Ну, этот «недостаток» скоро пройдёт, – засмеялся я. – Испытано временем.

Мне удалось найти общий язык с ершистыми курсантами, и я написал очерк на их откровениях, но редколлегия решила, что материал слишком приземлён. На страницах журнала он так и не появился. Однако мне повезло: впоследствии Сергей Шапошников и Володя Нишаков стали лётчиками – испытателями, а Серёжа Шевченко – генералом. Двадцать лет спустя я опубликовал – таки материал под одноимённым заголовком…

К вечеру я вернулся в Волгоград, и Ивлев затащил – таки меня в ресторан. Пили скромно, не танцевали, вспоминали курсантские годы, инструкторов, преподавателей и погибших товарищей.

– Жизнь лётчика сравнима с юбкой балерины, – расставаясь, произнёс однокашник. И пояснил: – Ярка, блистательна, но слишком коротка…

Весь следующий день я провёл с родителями, принимая многочисленных родственников и друзей. Гордая и тщеславная мать не могла не похвастаться, какого сына она воспитала. Ей хотелось признательности не только от меня, но и от окружающих. Она купалась в дожде комплиментов, сыпавших на мою голову. И это было её законное право.

Вечером фирменный поезд увозил меня в Москву.

Глава третья

Любовь Степановна Виноградова, наш литературный редактор, в курилке, между прочим, заметила:

– Как быстро течёт время! И как медленно оно тянется до получки…

Не успел я и глазом моргнуть, как получил от Серёжи телеграмму о предстоящем приезде. Прошло три года, и мой старший сын, благополучно закончив Иркутское авиационное военно-техническое училище, стал офицером. К сожалению, мне не удалось побывать на выпускном вечере, но я и так знаю, какие дерзкие мысли и чувства переполняли его душу в тот счастливый момент. С получением лейтенантских погон открывались такие перспективы, от которых дух захватывает. И, чего греха таить, где – то в глубокой пещерке подсознания щекотала тщеславная мысль о возможной вершине военной карьеры – генеральском звании. Почему бы и нет? Почему не замахнуться на нашего уважаемого Вильяма Шекспира, как говорил герой знаменитой киноленты «Берегись автомобиля»? Правда, руководящий аппарат армии и государства стареет, Сталина на них нет. Члены Политбюро на своих постах остаются посмертно, а высшие армейские чины переходят в так называемую «райскую группу». Но и они вымирают, освобождая престижные должности победителям из кучи претендентов в жестокой битве за власть.

Накануне приезда Сергея в доме дым стоял коромыслом. Лада затеяла генеральную уборку и подключила к ней всех членов семьи. Леночка мыла полы, я выбивал ковры на улице, а жена решила надраить окна. Все были в приподнятом настроении, словно перед майскими праздниками. Только и разговоров, что мой сын любит, чем его угощать, да где поставить раскладушку. Ясное дело, не на один же день прибудет дорогой гость.

Глядя на хлопоты Лады и её озабоченность, внутренне я благодарил судьбу, что она послала мне женщину без комплексов, подспудно осознающей себя не мачехой, а матерью моего сына от первого брака.

Вечером, пока я занимал Андрюшу играми, Лада с дочкой колдовали на кухне, создавая салаты и торт «Наполеон». Сын уже свободно разговаривал и задавал уйму вопросов, настолько неожиданных, что порой ставили меня в тупик. Вот и сейчас, с увлечением возясь с детской железной дорогой, он между прочим, без всякого видимого интереса спросил:

– Папа, что такое писька?

От неожиданности у меня отвалилась челюсть:

– Ты где услышал такое слово?

– В садике. Наташка сказала, что у мальчиков растут письки, а у девочек пирожки.

– Гм, – прочистил я горло, собираясь с мыслями для ответа. – Так называют стручочек, из которого ты писаешь.

Удовлетворённый, сын тут же забыл о вопросе, а я, с интересом поглядывая на своё чадо, подумал, не рано ли наследник заговорил о гениталиях.

Сергей рассчитал правильно. В Москву он приехал рано утром, в субботу. Знал, что у меня выходные, и что вся семья будет в сборе.

С лёгким фибровым чемоданчиком в одной руке и тортом в другой, он нарисовался в дверях ровно в полдень. В новенькой парадной шинели, с лихо заломленной на макушку фуражкой, со щедрой улыбкой в тридцать два зуба, нахальным и озорным взглядом, он был точной копией своего отца образца шестидесятого года.

За последний год сын раздался в плечах, заметно подрос и подобрел лицом. Он осторожно поставил поклажу у ног, браво вскинул руку к виску и отрапортовал баритоном:

– По случаю успешного завершения учёбы прибыл на побывку!

Лена зааплодировала, Лада заулыбалась, а сын с любопытством уставился на незнакомого дядю из-за юбки матери.

– Ну, здравствуй, отец!

Мы крепко, по-мужски, обнялись и расцеловались. Сын сбросил шинель, по-джентельменски преподнёс жене букетик жёлтых гвоздик, приложился к протянутой руке, чмокнул дочку в раскрасневшиеся щёчки, подхватил младшего братца и высоко поднял его над головой:

– Ого, какой богатырь! – восхитился он. – Копия – я! А я тебе подарок привёз. Хочешь?