— Боишься высоты? — спросил он. — С парашютом прыгал? Что ж ты молчишь… сделаем из тебя подопытного кролика. — Он, кинув тетрадку поверх бумаг, повернулся к монитору. К разочарованию Павла, на экране вспыхнула условная картинка и эскизно наметился холмистый горизонт. Грубость изображения роднила телевизионный рисунок с играми из фойе кинотеатров, куда они с одноклассниками бегали по десятикопеечным билетам. Приуныв, Павел надел на голову подобие горнолыжных очков и позволил навесить на себя электроды, которые напоминали присоски кардиографа. Экран разлиновала координатная сетка; появились цифры и шкалы со стрелками, и Павел иллюзорно стронулся с места. Забавное наваждение захватило его, и он прикинул, какую скорость внушал ему странный аппарат: похоже, взлетная. Он чувствовал себя необычно: организму, лишенному металлической оболочки, которая изолировала его от грозной стихии, намеренно внушали, что он беззащитен. Запрыгали экранные стрелки, подавая сигналы подопытному животному, но тот, не обремененный обязательствами, ни о чем не думал. Через несколько мгновений он нащупал рычаги, дающие ему степени свободы, которых не хватало при парашютном спуске. Перед мысленным взором нырнул носом вниз пустой ялтинский катер, который болтали штормовые волны, и Павел повис в пустоте, где не было ни света, ни реальности. Он засмеялся, перевоплощаясь в неземное существо, лишенное близких, родственников, посторонних людей, паспортных данных, профессиональных занятий. Это было сладко, упоительно и жутко, но Павел, понимая, что метаморфоза обратима, летел, захлебываясь от восторга и ликуя, что шестым чувством угадал правильно и издалека понял, что это за самолет. Нарисованные холмы выросли, скорость погасла, и Павел понял, что он чудным образом приземлился, обретя по дороге колеса, — после неудачного шлепка с парашютом о землю он даже на воображаемой высоте опасался за ноги.
Толмачев недоверчиво пригляделся к слюнявому от экстаза подопытному и стащил с того очки. Эффект, которого он ожидал, был, очевидно, другим.
— С такими, как… — он предупредительно сменил панибратское "ты" на корректное адресование к равному, — вы, и надо работать.
— Я не против, давайте, давайте, — пролепетал Павел, которому азарт воображаемого полета внушал пьяную уверенность, что все получится. Он даже не замечал, что запросился в компаньоны к клиническому интроверту, который страдал от каждой фразы назойливого приставалы.
— Узнаю, что можно сделать, — проговорил Толмачев твердо, давая понять, что время, потерянное им в показе, он считает достаточной данью за оказанную услугу. Павел опрометью, не разбирая дороги, свалился к выходу и пулей выскочил на спящую территорию "Витязя". Стояла промозглая погода, дождевая крупа остудила его пылающее лицо. Сердце билось от восторга, и Павел с наслаждением вдохнул воздух, ощутив в водяной мороси вкус безусловной победы — над миром, над собой и над здравым смыслом. За день он поставил рекорд по количеству оплошностей, огрехов и бессмысленных поступков, но, наперекор всему, он был счастлив и с таким удовольствием перебирал подробности конфузов, словно гордился ими. Не торопясь, дыша полной грудью, он проследовал через сонную проходную, вышел на улицу и направился к метро, следуя в череде прохожих с зонтами, которые казались парусами кораблей, — в то время как ему самому, осыпаемому дождевой пылью, даже не хотелось поднять воротник куртки. Боясь расплескать это счастье, он добрался до дома и еще несколько дней подряд смаковал сказочное послевкусие.
Теперь его занимал поход на дачу. Он опасался, что Лида не поедет, потому что слякотная погода отвращала разумных людей от загородных прогулок. Была пора, когда осенняя сырость пронизывала тело насквозь, и у прохожих на улице пар валил изо рта, как дым из пасти дракона, — но Лида, напротив, загорелась поездкой. В назначенную субботу компания встречалась на вокзале. Лида была в свитере времен китайско-советской дружбы, а надетая поверх свитера брезентовая штормовка выглядела, будто еще Лидин отец ходил в ней в насыщенные эскападами походы. Непрестижный наряд не портил Лидиного настроения: восхищенный Павел любовался девушкой, гордясь, что она привлекательно выглядит в любом тряпье. Он издалека, по качающейся походке, заприметил в дверях вокзала долговязую Игореву фигуру, но, когда тот подошел, растягивая рот в несимметричной улыбке, Павел был уверен, что загадочной продавщицы нигде рядом нет.
— Картина Репина "Приплыли", — развел руками посерьезневший Игорь. Его строгое лицо от злости сделалось красивым. — Снежану на поезд сажал. Отец у нее в больнице…
Павел почувствовал, как напрягся Лидин локоть. Он сам посмотрел на Игоря с безмолвным вопросом, зондируя, не скрывается ли в озвученной причине скрытый смысл, который ему следует угадать. Игорь, с темными от досады глазами, ответил так же беззвучно, и Павел решил, что скрытого смысла не было. Сели в электричку, которая раскрыла двери на ближней платформе, и, с трудом найдя место, расположились у окна.