Левая политика. Социальный диагноз

И да, и нет. Конечно, мы начинали с самых низких позиций для нашего образовательного уровня, то есть с post-doc (эту позицию в университетах США получает человек, закончивший аспирантуру и защитивший диссертацию). Чисто в профессиональном плане у нас, как и у многих советских учёных, переехавших в университеты США на эту позицию, была большая фора. Мы уже довольно долго работали самостоятельно после защиты диссертации, разрабатывали собственные направления, многие руководили коллективами. А потом, нас просто очень хорошо научили в университете, мы очень многое умели. Мы просто об этом не знали, потому что никогда не имели возможности себя ни с кем сравнить. Моему шефу понадобилось две недели, чтобы понять, как ему несказанно повезло. Я уже давно руковожу лабораторией и иногда думаю, мне бы так повезло, если бы мне попался такой человек в лабораторию. Но не бывает чудес, и мечтать о них нечего. Мы же были как в заповеднике, нас накопили за все советское время, а потом разом выкинули. Один американский профессор как-то у меня спросил, ещё в самые первые годы, когда нас было мало: «Откуда вы взялись? Что вы там делали? Чему вас там учили? Мы даже не подозревали о вашем существовании». Я, кстати, знала его по статьям, но тут я почувствовала себя обезьяной, которая вдруг заговорила. Удивление прошло, когда нас приехало много. Даже стало делом чести иметь в лаборатории хотя бы одного русского. Некоторые области биологии были традиционно сильными в Советском Союзе, только об этом мало кто знал за его пределами. Когда эти люди стали работать в США, американцы заговорили о том, как здорово, что русские приехали, как они оживили эти исследования. Для Америки-то здорово, а для России это огромная потеря, причём невосполнимая.

Большинство биологов, приехавших в начале 90-х в США, стартовали очень хорошо. Потом, правда, карьера и профессиональная жизнь складывалась у всех по-разному. У многих всё получилось хорошо и быстро, у кого-то медленнее, кое-кто вернулся в Россию, добровольно или в результате неудач в США.

Почему? Не хватало образования, слишком отличались требования и критерии оценки труда? Были случаи дискриминации по национальному признаку, из-за отсутствия гражданства? Может быть, сказывалась несопоставимость дипломов, о которой сейчас так много говорят в России в связи с Болонским соглашением?

Ни в коем случае никакой дискриминации не было. За те 20 лет, что мы работаем в США, доля иностранных учёных в университетах США выросла в разы. Когда мы начинали, профессор-иностранец (если не считать канадцев или англичан) был редкостью, сейчас это обычное дело. Сопоставимость дипломов — это то, что заботит американские университеты меньше всего. Мы перед отъездом из России потратили некоторое количество времени и денег, чтобы перевести наши дипломы и вкладыши и заверить перевод нотариально. Вот уже двадцатый год эти переводы спокойно и недвижимо лежат в шкатулке, никого ни разу они не заинтересовали и теперь уже точно никому не понадобятся. Твои работы, публикации — вот что важно, диплом только формальность. Есть — и ладно.

О недостатке образования тоже не может быть и речи. По поводу ценности советского образования, о необходимости реформировать которое столько говорят сейчас в России, могу сказать так: оно было просто очень хорошее. Это мнение абсолютно всех наших однокурсников. Другое дело, что, как говорит мой муж, нас в МГУ плавать-то научили отлично, только воду в бассейн так и не налили. Пришлось очень далеко уехать, чтобы начать плавать по-настоящему. Но, тем не менее, наше глубоко академическое образование, не рассчитанное ни на какие потребности рынка, позволило нам, приехав в чужую страну, приспособиться к самой что ни на есть рыночной экономике и в ней преуспеть. Это всё потому, что нам дали образование (а не выдрессировали на дурацкие «компетенции»), которое научило нас делать всё. И не только в науке, кстати. Некоторые наши однокурсники работают в коммерческих структурах, у некоторых есть бизнес, некоторые работают в государственных структурах. Я сейчас учу аспирантов и использую многое из того, чему учили меня, и из того, как учили меня, потому что считаю, что эти приёмы гораздо лучше, чем формы обучения, принятые здесь.