Левая политика. Социальный диагноз

Где субъективизм и случайность, там и коррупция. А коррупция неминуемо разрастается, превращаясь в систему, которая поглощает любую самую совершенную организацию, искажая её цели, подменяя их своими целями и интересами. Что, на Ваш взгляд, является противоядием этому в американской науке. И есть ли оно вообще? Это чрезвычайно актуально для России, где введение грантовой системы как раз наталкивается на коррупционные практики, а любые системы оценок и критериев пасуют перед «дружеской коррупцией», стремлением продвинуть, прикрыть «своих». Например, дать отзыв на статью или диссертацию «по дружбе», порадеть о получении гранта для «родного человечка» и т. п. Насколько устойчива американская система к явлениям такого рода? И за счёт чего — за счёт конкуренции?

Сразу хочу сказать, что американская система оценки и отбора грантов абсолютно не коррумпирована в нашем смысле этого слова. В ней, как и в любой системе, где решения принимаются людьми, есть человеческая глупость, некомпетентность, преклонение перед авторитетами, неумение самостоятельно мыслить, простое человеческое свинство, наконец, но коррупции как таковой в ней нет. Желание порадеть родному человечку не ограничено просторами нашей великой родины, оно абсолютно интернационально. Чтобы не ставить человека в дурацкое положение, когда он должен выбирать между профессиональной честностью и интересами дружбы, или чтобы просто избавить его от неловких ситуаций, принимаются определённые формальные меры, коллективно известные как «конфликт интересов». Например, вы не имеете права не только рецензировать грант никого работающего в вашем университете, но даже ничего о нём знать. То же самое относится к людям, с которыми вы раньше работали, печатали совместные статьи, у которых учились и т. д. Единственное, что нельзя здесь учесть, это неформальные дружеские связи нигде не зафиксированные, так же, как и неформальную неприязнь. Если вы входите в состав комиссии, которая рассматривает грант такого человека, вас просто выгонят из комнаты на момент обсуждения, и вы не получите об этом гранте никакой информации. Если вы попытаетесь что-то узнать, и вам, не дай бог, это удастся, вы рискуете оказать вашему приятелю медвежью услугу. У него могут просто отобрать грант, даже если его дали, если выяснится, что вокруг него происходила какая-то возня. Поэтому мой хороший знакомый, прекрасно знающий, что я была на комиссии, рассматривающей его грант, даже не подумает у меня ни о чём спросить, потому что понимает, что я знаю меньше, чем он. Это очень хорошая система, избавляющая всех от ненужных неприятностей. В России то, что вы назвали «дружеской коррупцией» существует по единственной причине — по причине полной безнаказанности. Если бы существовала высокая вероятность попасться и всё потерять, уверяю вас, всё бы прекратилось в одно касание. А безнаказанность от того, что очень узкая среда допущенных, одни и те же люди распределяют деньги и получают их, и в результате рука руку моет. В США, как вы видите, наказания за такого рода прегрешения суровы. Потерять грант — это круто; попасть в чёрный список NIH — ещё хуже, поэтому с NIH ссориться никто не хочет и все очень осторожны. А потом как-то это всё входит в привычку, становится рефлексом, никто и не задумывается. Меня за все годы никто никогда ни о чём не попросил в связи с грантами, и мне даже в голову не пришло никого ни о чём просить. А вот со статьями в журналах всё не так серьёзно, и там эта «дружеская коррупция» представлена гораздо шире. Как говорила Мисс Марпл, человеческая природа такова, какова она есть.

Но в целом можно сказать, что в США нашли оптимальную систему организации науки, в которой рыночные принципы играют позитивную роль?