Левиафан 2. Иерусалимский дневник 1971 – 1979

Я был у Д. Сузаны в муниципалитете, договорились о делах в Доме художника, о встрече в Париже. Видел: Я. Малку, Я. Розенбойма, А. Эйаля.

Вечером у нас Саша Аккерман, среди прочего обсуждали работы Дани Каравана (что это близко «Левиафану»), И. Нойштейна и пр.

Азерников с Юлей были у нас.

Был Арье Зельдич.

Неожиданно позвонила Илька Гринева из Стокгольма и говорила с Иркой, чем ее очень взволновала.

Вдруг позвонили мои дети из Натании. Златка сказала, что хочет ехать с нами. Яшка кажется спокойнее. Я не успел поговорить с ними и успокоить (у них нет ассимонов[110], я не смог дозвониться в автомат): весь вечер было тяжело на душе. Златонька, мой нежный цветок, и вдруг на 1,5 месяца без папы и мамы. Яшенька тоже нежен, но он уже взрослый и вообще самостоятелен, он и понимает больше. Дети мои.

13 июля. 5. Иерусалим. Собираем чемоданы. Я отвез папки футуристов и стерео с магнитофоном к Саше Аккерману на сохранение; смотрели его вещи.

Я был у Аарона Априля и Лены, смотрели, не влезет ли моя «Марина» в его двор. Не влезает.

Ирка пришивала тайные карманы к моим брюкам (для долларов) у Хамуталь Бар-Иосеф.

Квартиру будут стеречь Абты.

Женька Врубель позвонил; наши детки в прекрасном настроении, вчерашние трагедии забыты, а случились они оттого, что Аська со Златкой не поделили, где кто будет спать.

Собираем с Иркой вещи.

Вечером были Боря Азерников с Юлей.

Был Саша Арарий, говорили о делах, и Саша уехал поздно ночью.

Этой ночью я не спал, а Ирка дремала.

14 июля. 6. Иерусалим. Аэропорт Бен-Гуриона. Париж. В 3 часа утра приехал Борька Азерников с Юлей. Ирка встала, мы собрались, и вчетвером выехали в Лод, в аэропорт, на азерниковской машине.

В аэропорту нас провожали Ев. Ар., которая подарила Ирке золотой могендовид, и я его сразу надел на шею. Ев. Ар. приехала с Марисом Бишофсом и Виктошей, которая передала нам отдать в Париже ящички с лекарствами для Москвы.

Мы с Иркой вошли в самолет, но вдруг начали менять колеса, и мы вылетели только через 2 часа. В самолете спали, ели, смотрели на море, облака, землю и через ≈4 часа приземлились в Орли, в Париже.

Мы вышли на французскую землю: документы, проверки, толпа, негры, и вдруг из‐за толпы Лёвка Нусберг машет руками, и рядом с ним машет руками Пашка Бурдуков. Поцелуи, объятия – после 7 лет – потрясающая встреча. Они схватили наши чемоданы, мы сели в Лёвкин «Фольксваген-стейшн» и помчались в Париж в Лёвкину квартиру; маленькую, двухкомнатную, но нусберговскую – без оттенка буржуазности или стандарта: музыка, книги, рисунки и постеры на стенах, на кнопках. Борзая Пича (Пичуга) – член семьи.

Начались расспросы, рассказы, и так всего много есть чего сказать, что неизвестно, за что взяться. Я показывал фото своих работ, Лёвка рассказывал о себе, о парижских интригах, войне с Шемякиным, Рабиным, Глезером.

Пообедали и поехали к Лёвкиной подруге – Оксане Бигар (русская, живет в Париже, преподает русск. яз.). Ужинали, болтали; я так устал, что заснул на диванчике. У Оксаны Лёвкина Маша – борзая. Возил нас потом Лёвка по Парижу (Нотр-Дам, Елисейские Поля), вернулись домой поздно. Лёвка уехал к Оксане.

15 июля. Шб. Париж. Встали поздно. Пашка готовит мясо. Вернулся Лёвка. Долго сидели, беседовали о разном, планировали совместные работы. Левка хочет подарить мне свой альбом и альбом Чашника (шелкографии). Лёвка принимает нас с Иркой по-братски. Пашка – прелестный парень.

Мы созвонились с Оскаром Рабиным и пошли к нему, это недалеко, и мы прогулялись по Парижу.

И вот встреча с Оскаром и Валей и их сыном Сашкой, которому уже 20 лет. Мы обнялись и поцеловались.

Они живут в большой, но старой и грязоватой квартире и выглядят по-московски. Думали ли мы, гадали, что так встретимся в Париже? Мы сидели и беседовали с Оскаром и Валей (и их сыном Сашкой). Оскар рассказывал об их жизни, об общих друзьях и знакомых, о трудностях. Мы рассказывали об Израиле, о своей жизни. Оскар и Валя – милые люди, как и всегда. Мне вспомнилась наша московская жизнь 20-летней давности, наша молодость. Сейчас Оскар уже немолодой человек, выбитый из колеи, на чужой почве, эмигрант, известный в эмигрантском мире художник, но без перспектив войти в международные круги, в большое искусство. Оскар и Валя выглядят растерянными и угнетенными – впереди неизвестность. Мы расстались тепло. У нас осталось чувство пропасти между нашей жизнью – стабильной, живой – и жизнью Оскара, находящегося в чуждом мире.

Оскар рассказал, что в Париже был Стесин, суетился, ругал Лёвку Нусберга, полон хлестаковских планов. Оскар говорил о Стесине с презрением.

Дома мы были поздно. Лёвка с нетерпением ждал нашего рассказа о встрече с Оскаром. Лёвка весь погружен в интриги и жадно комментирует каждое сообщение.

Лёвка уехал ночевать к Оксане, мы остались с Иркой и Пашкой.