Левое плечо (СИ)

— Пока ничего неизвестно, — Марлин удивленно смотрит и в ее глазах так и читается немой вопрос, почему мне это интересно, если я не дружу с ними? Грусть обволакивает мое сердце, а перед глазами вновь всплывает лицо Джеймса. Он такой молодой, а уже судьбой уготовано потерять своих родителей. Такой удар не каждый выдержит, но Поттер же сильный, верно? Он справится. У него есть потрясающие друзья, о которых мне остается только мечтать, я уверена, что весь факультет будет сочувствовать его горю, да и к тому же у него такая «потрясающая» девушка. Когда я умирала от боли в одиночестве, Джеймс будет переживать ее вместе с кем-то. И это поможет, а если даже и нет, то пускай он срывает свою боль на мне. Пускай Мародер будет мучить меня, унижать. Пускай, я готова. Потому что любовь, иногда, заставляет нас совершать поступки, которые от нас меньше всего ожидают. — Пойдем, что ли, домой? — поежившись, вопрошает МакКиннон, переводя свои глаза на меня. Ее взор сейчас похож на спокойное ночное море, когда маленькие волны умиротворенно качаются взад-вперед, убаюкивая все на свете. Я опускаю глаза, и в голову так не вовремя приходят воспоминания тех славных времен, когда я со всей своей счастливой семьей ездила на море. Когда мы беззаботно играли в догонялки, топили друг друга и брызгались соленой водой до самого вечера, пока прохладный ветерок гусеницей не оставался на коже. В те далекие счастливые времена улыбка не слетала с губ, а глаза смотрели на мир широко и открыто. Так почему же потом все стало так, как есть сейчас? За что мне это наказание? За что наказали двенадцатилетнюю Катрин Маркиз, которая в те годы была милейшим человеком на свете? Почему мы должны терпеть удар за ударом, почему должна выпрямлять плечи и идти дальше? Я уже не хочу, не хочу никуда идти, не хочу ни к чему стремиться. Будущие, отныне, страшное, темное пятно, которое пугает так сильно, что сердце сжимается от боли. Я поднимаюсь со своего места и жестом указываю на проселочную дорогу, которая ведет обратно в Хогвартс. Обратно в мою старую тюрьму, которая оказалась еще хуже, нежели психиатрическая больница. Ведь, если в больнице я рано или поздно сошла бы с ума, то в школе я буду медленно умирать и понимать это. Добивать себя мыслями и губящим одиночеством.

МакКиннон бодро вскакивает с места и начинает болтать. Она рассказывает мне о веселых приключениях Мародеров, о том, какие они все-таки потрясающие, а мне хочется утопиться в собственных слезах. Она говорит, что очень рада, что они приняли ее в свою компанию и что у нее такие потрясающие друзья, а мне кажется, что кто-то перекрыл мне весь кислород. Марлин беззаботно смотрит вперед, а я смотрю исключительно под ноги, потому что смотреть в ее глаза нет ни сил, ни желания, ведь в них одно сплошное веселье. Только вот я знаю, что глубоко внутри она умирает точно так же, как я. МаКкиннон страдает, но она слишком сильна, чтобы показывать это. На мои плечи падают первые холодные капли дождя, а сентябрьское небо теперь похоже на тот самый убийственный цвет, в который окрашена вся моя жизнь. Невольно вспомнив слова Катрин, которая говорила про теплые деньки, я понимаю, что Джеймс уже наверняка там, в замке. Он, скорее всего, сидит в кресле и смотрит в окно своим безразличным взглядом и думает о чем-то своем. А может, он вместе с компанией Гриффиндорцев вальяжно раскинулся на диване и играет в очередную карточную игру на деньги. Старосты опять будут кричать на него и Сириуса, что курить в башне нельзя, а они, словно назло, будут вытирать бычки о бархат дорогих подушек. У них на лицах будут привычные лукавые ухмылки, а глаза будут замершими, как луга зимой. Джеймс Поттер будет веселиться, смеяться до одури и никогда — понимаете? — никогда не будет вспоминать обо мне. Глаза на секунду закрываются, дабы не расплакаться прямо здесь, рядом с МакКиннон, а до главных дверей школы остаются считанные метры. Когда я вновь окидываю взглядом весь этот чертов мир, я замечаю, что где-то вдали выглядывает солнышко, а Марлин уже прилично отошла от меня, по-прежнему размахивая руками и говоря о чем-то. И самое главное, самое обидное, что в этот момент я не испытываю ничего. Мое сердце не бьется, его удары почти не слышны, а глубоко внутри нет ни малейшего отголоска какой-либо нормальной человеческой эмоции.