Ля_Тортуга. От Аляски до Огненной Земли

Главная улица была забита людьми, как мешок с початками кукурузы, только люди постоянно двигались. Стараясь протиснуть «Черепаху» сквозь толпу, я непрерывно звонил в колокольчик, который нарочно приспособил для подобных случаев. Но тут стоял такой невообразимый шум, что колокольчик не производил решительно никакого впечатления. Вокруг бесновались какие-то черти — индейский вариант дьявола, красноносые, с острыми ушами, расщепленным хвостом и длинным кнутом, который щелкал каждого, кто рисковал подойти слишком близко. Под бой барабана женщины в шалях с бахромой неонового оттенка кружили юбками всех цветов спектра. Бренча на гитарах, мужчины в полосатых пурпурных плащах, покачиваясь, двигались мелкими шаркающими шажками под пронзительный свист тростниковых свирелей, на которых играли индейские мифические Паны[33]. Это был первый день пятидневного праздника, и торговцам чичей предстояло получить огромные барыши: к концу праздника народ, видно, разгуляется вовсю. Пришлось нам прибегнуть к сигналу, которым я обычно пользовался только в горах на закрытых поворотах, и таким образом мы осторожно проталкивались через ликующую толпу. Вот уже бурное веселье осталось далеко позади, но до нас долго еще доносились полудикие, полузабавные ритмы, неуловимые, как кондор.

Эти ритмы все еще преследовали нас, когда мы двигались вдоль берегов Титикаки к границе Боливии, где мы не имели никаких осложнений: наши бумаги впервые за весь путь были наконец в порядке. В нескольких милях от границы стоял курган, нам пришлось его объезжать и снова удалиться от Альтиплано. У его подножия лежала колыбель доколумбийской цивилизации. Высокие каменные пальцы Тиауанаку, непостижимые, заброшенные и крошащиеся, вздымались к небу прямоугольником величиной с акр. С одного конца стояли гранитные Ворота Солнца — массивная глыба камня, иссеченная таинственными письменами и геометрическим орнаментом, испещренная отверстиями, из которых повыковыряли золотые и серебряные инкрустации. Неподалеку возвышался шестифутовый идол, высеченный из цельного камня, с выпученными глазами и сложенными на груди руками. Он не рассыпался только потому, что, как наша «Черепаха», был скреплен проволокой — единственный признак того, что его пытались сохранить. В миле от этого места за щетинистыми холмами стоит еще более печальный памятник какого-то загадочного племени. Там беспорядочной грудой, точно разрушенный карточный домик, громоздятся глыбы камней еще более древних, чем Мачу-Пикчу или мексиканский Монте-Альбан.

^{Ворота Солнца}

От Тиауанаку до Ла-Паса, фактической столицы Боливии, находящейся на высоте двенадцати тысяч четырехсот футов, — менее шестидесяти миль. В первый раз за все путешествие мы могли позволить себе остановиться в лучшей гостинице, ибо курс валюты трогательно упал и достигал уже четырех тысяч боливиано за доллар. Однако в «Сукре-Паласе» не оказалось свободных номеров, и мы поставили «Черепаху» перед вторым по роскоши отелем, и швейцар заверил нас, что под его недремлющим оком на ней не появятся новые надписи.

Как это ни удивительно, тут не было никаких торжеств, хотя они уже начали готовиться к празднованию 12 октября — дня открытия Америки. В маленьких шумных мастерских, точно портные, сидели по-турецки целые семьи и нашивали блестки и кусочки стекла на расшитые серебром куртки или раскрашивали рогатые маски из папье-маше в самые невероятные цвета. Со стен с дьявольской улыбкой смотрели уже готовые маски, во рту у них поблескивали остроконечные зубы из осколков зеркала.

В Ла-Пасе нет ни одной ровной улицы. Даже Прадо, заставленный статуями центр вечерних прогулок горожан, на одном конце на несколько сот футов выше, чем на другом. После долгих часов путешествия по улицам-ущельям этого заоблачного города я почувствовал, что мне явно недостает скафандра космонавта. У меня кружилась голова, и я был зверски голоден. На Элен высота действовала не так губительно, и она занималась в основном тем, что пыталась уловить последние фасоны шляп; это были главным образом котелки или дерби — черные, белые, желтые и даже розовые. Я бы охотно посмотрел настоящие дерби, но вместо этого мы отправились в ресторан на Прадо.

— Quiere un bebi biff? — спросил нас официант.

Я понял его первые слова, но последние меня как-то озадачили. Он повторил их еще раз, а я мысленно перебирал весь свой запас испанского. Наконец я понял, что они вовсе не испанские. Он просто пытался сказать по-английски «маленький бифштекс».

— Да, — сказал я, — бифштекс было бы неплохо.

В этом городе с фантастическим курсом валюты официант, естественно, вернулся с типичным «маленьким» бифштексом: два огромных куска мяса свисали с тарелок до самого стола. Дина еще целых два дня наслаждалась остатками этих бифштексов.