Лягушачий король

Люся все придумала. Если бы не моя уверенность в Илье, я поверила бы ей, и бог знает к чему бы это привело.

Но зачем? Зачем?

«Ты понимаешь?» – спросила я Тигра. Вместо ответа он повернул голову и уставился на окно с засушенной розой.

Люся всегда включает электричество, едва намек на сумерки разольется в воздухе.

Лампа не горела. Люси нет в ее комнате.

Не задумываясь, я вошла в дом. Тигр перетекал под моими ногами, словно золотистая волна.

… Из гостиной доносился убаюкивающий говорок телевизора. Вся семья, включая Антона и Еву, смотрела сериал об отце Брауне. Временами пастора заглушали громогласные раскаты голоса Ульяны.

Я прошла мимо них, никем не замеченная. Бросила короткий взгляд в комнату. Так и есть: дети облепили Илью, а Люся притулилась на краешке дивана. В кресле сидит Богун, на ковре у его ног расположилась Варвара.

Семейная идиллия.

Прямая Люсина шейка в контровом свете кажется тонкой, как у змеи.

Люся, что ты наделала? Что ты мне рассказала?

Неужели к тебе незаметно подкралась старость, которая, подобно лангольерам, выедает твои время и память?

Свернув, я прошла по коридору, ступая по-прежнему беззвучно, толкнула незапертую дверь и оказалась в Люсиной светлице.

Комнату заливал розоватый полумрак, странный для этого времени года и суток. Люся – аккуратистка, и подушки на постели были сложены, а стулья задвинуты. Ничто не напоминало о нашем недавнем разговоре.

Сперва я проверила лекарства. И не только проверила, но и сфотографировала. За медицинскую сторону Люсиного существования отвечает Варвара. Не знаю, есть ли таблетки, которые заставляют пациента воспринимать мир в искаженном свете или толкают на ложь. Мне предстояло это выяснить.

Верхний ящик комода отведен под упаковки, ампулы, шприцы и прочие принадлежности. Кое-что хранится в холодильнике.

Я выдвигала ящики, осматривала полки в шкафу, искала потайные укрытия в столе – и не испытывала ни тени угрызений совести. Еще вчера мне было бы трудно, почти невозможно обыскивать комнату Люси – нашей Люси! Человека, который всегда был приветлив и добр со мной.

Но приветливый и добрый человек поведал мне такое, отчего я чуть не бросила своего мужа. Этому должно быть объяснение, и я его найду.

Мысленно разделив комнату на квадраты, я прочесала их все.

Никаких тайн. Никаких открытий. Когда я рылась среди ночных рубашек, на одной из них я заметила штопку, и эти грубые стежки на нежном шелке все-таки кольнули меня стыдом. Мне не было стыдно, пока я ощупывала Люсину постель. Но вот штопка… Она рассказывала о том, что Люся утратила.

Я собралась уходить. Тихо приоткрыла дверь, прислушиваясь, не раздадутся ли шаги. К обыску меня словно подталкивала чужая воля, и все произошло так быстро, что я не успела заготовить никаких оправданий. Что я отвечу старушке, если она появится из-за угла?

Солнечный луч подсветил фотографию на стене. Люся с мужем.

Я замерла. Прикрыла дверь, вернулась в комнату.

Настоящая жизнь Люси – не в шкафах и выдвижных ящиках, а здесь, на стенах.

Оборотная сторона фотографии была подписана: «Люся и Ваня, Алушта, июнь 1978». Вставив ее в рамку, я повесила фото на место и перешла к рисунку. Теперь, кроме фамилии художника, я рассмотрела выцветшую дату: 1985 год.

Блюдо тоже не преподнесло сюрпризов, как и репродукция картины, как и Люсин портрет. Не знаю, что я надеялась обнаружить, но я ощупала даже металлическую полоску рамки. Она неприятно холодила пальцы.

Оставалась деревянная разделочная доска. Вряд ли в ней мог обнаружиться тайник, в котором Люся хранила бы… Что? Я даже не могла вообразить, что именно ищу. Предмет, свидетельствующий, что Люсю заставили солгать? Письмо шантажиста?

Смешно.

Я сняла доску и несколько секунд всматривалась в зайчика. Солнце опускалось все ниже, розовый свет постепенно гас. У меня оставалось мало времени.

Зайчик с ромашками на Восьмое марта. Дорогой Люсе на весенний день.

Наверное, это был хороший весенний день.

Я перевернула доску и уставилась на то, что в первую секунду показалось мне размазанной по деревянной поверхности травой.

Это и была трава. Вернее, травяной сок, неистребимо въевшийся в трещинки. Доску пытались отмыть: поднеся ее к окну, я разглядела прилипшие ворсинки губки. Но главное – сок. Сок и стойкий мышиный запах.

Я водила над ней носом, точно охотничья собака, обострившимся нюхом определяя, на каком углу доски резали базилик, а на каком – кервель. Но от середины поднимался, как дым со свежего пепелища, аромат болиголова.

Люся незаметно взяла на кухне нож. Она побоялась рисковать, нарезая там травы: кто угодно мог войти и застать ее за этим занятием. Поэтому она ушла сюда, в свою светлицу, и здесь все сделала. На доске с пожеланием она измельчила траву, сложила в пакет, а затем, улучив минутку, спрятала ее у дальней стенки ящика с мороженым.

Это она отравила подругу.

И едва не стала причиной смерти собственного племянника. Люся дернула скатерть, потому что знала, что пирог отравлен. Моя первая версия была верна, верна, верна тысячу раз!