Лягушачий король

А потом я пришла к ней со своей убежденностью в вине Ульяны, и она подставила под удар моего мужа – легко, изящно, словно переставляла чашки на столе. Зачем?

«Потому что я не сдам Ульяну полиции, если мой муж замешан в сокрытии убийства». Выходит, за отравлением Гали стояли они обе?

Я не могла уместить это в голове. Не могла объединить две этих фигуры, темную и светлую. Между ними нет точек соприкосновения! И почему Галя? Неужели Люся, как и Ульяна, встала на защиту их брака?

Нет, немыслимо. За этим скрывается что-то другое.

У меня горело лицо, я слышала собственное прерывистое дыхание. Сериал вот-вот закончится. Нужно вернуть все как было.

Я повесила доску на место. Уже возле двери подумала, что нужно было сфотографировать обратную сторону… Если Люся что-то заподозрит, она избавится от улики. Легко можно установить, что именно на ней резали. Этого недостаточно для следствия и уж тем более для суда, никто не принимает во внимание подобные доказательства… Но для семьи этого хватит.

«Кто ее семья? Ульяна, которая вечно грозилась выгнать ее? Они соучастницы».

Скользнув мимо гостиной к входной двери, я увидела, что успела вовремя: по экрану ползли титры. Я вытащила из кармана куртки Виктора Петровича пачку сигарет с зажигалкой, вышла в сад и закурила.

Сто лет этого не делала!

Люсин рассказ об Илье так потряс меня, что мне даже в голову не пришло закурить. Какие сигареты тому, кто не в состоянии дышать! Но сейчас требовалось затянуться. Если кто-нибудь увидит, раздастся многоголосый вой: «Мать не должна показывать детям дурной пример!» И Виктор Петрович дрожащим голосом обвинит меня в воровстве.

Но плевать.

Я выкурила подряд две сигареты, стряхивая пепел под ноги, и к концу второй мне стало лучше. По крайней мере, дятел в моей голове, непрерывно выстукивавший о стенки черепа «зачем-зачем-зачем-зачем», замолчал.

Вот-вот на крыльце покажется Илья. И я все ему расскажу – сразу же, не откладывая.

– Татьяна! – позвал озабоченный голос из-за калитки.

Варварин жених, приподнявшись на цыпочки, махал мне рукой. Оказывается, он ушел и не досмотрел сериал вместе с остальными.

– Что случилось, Григорий?

В руках у него был фонарик.

– Вышел на пять минут, – растерянно сказал он, – а там мяукает в кустах. Бегает какой-то беленький, поймать не могу. Не посветите мне? А то пока я одной рукой свечу, а второй шарюсь, он куда-то забивается… То ли в щель, то ли в ямку…

– А где вы его услышали? – Я открыла калитку и вышла к нему. На улице действительно быстро стемнело.

– Вон там! Видите, света нету ни черта?

В дальнем конце улицы, напротив строящегося дома, не горел фонарь.

– Кис-кис-кис! – негромко звал Гриша, заглядывая под заборы. – Кис-кис-кис! Вылезай, мелкий! Накормим, обогреем…

Я следовала за ним и думала о Люсе. Ветер усилился. Ветки кустов скребли об заборы. На улице не было ни души, но из окон падал мягкий теплый свет.

– Вон туда побежал, – сказал Гриша.

Я обернулась, прищурилась, пытаясь разглядеть Илью на крыльце. Но было слишком темно, к тому же мы отошли далеко.

– Сколько хожу, здесь даже рабочих не видать. – Григорий кивнул на белевший, словно кости, остов здания.

– Этому долгострою сто лет. Давайте я вам посвечу, а вы будете искать.

Он протянул мне фонарик.

Моя неприязнь растаяла, когда я поняла, что Богун действительно встревожен из-за котенка. Он нырнул под наваленные у ограды доски, укрытые рубероидом. Под досками было тихо.

– Может, Варю позовем? – предложила я. – Пусть тоже посветит…

– Придется, если не вытащим его, – глухо отозвался Гриша. – А, вон он! Кис-кис-кис!.. Сидит, голубчик. – Он выполз обратно. – Тьфу, перемазался весь. Никак до него не достать. Гляньте: есть ему куда удрать? Не могу разглядеть, вы фонарик неправильно держите. Если он там как в кармане, то я вас оставлю посторожить, а сам сбегаю за Варварой. Заодно какую-нибудь приманку захвачу…

– Держите. Покажите, как нужно светить. – Я сунула ему фонарь, села на корточки и заглянула под доски.

Никакого кота там не было.

– Кис-кис-кис!

– Там он, чуть подальше, – сказал Гриша за моей спиной. – Глазищи светятся в темноте. Напугался, бедный!

Я опустилась на колени и вытянула шею. Кажется, в углу и в самом деле какое-то шевеление…

Луч фонарика метнулся прочь и исчез.

– Григорий, мне совершенно не обязательно видеть, как у него глаза светятся в темноте, – раздраженно сказала я. Полулежать на земле, от которой поднимался холод, было противно, к тому же я боялась напороться на битое стекло или, еще хуже, гвоздь.

За моей спиной раздался шорох. Я почувствовала, что кто-то стоит прямо надо мной, но не успела повернуться: меня ударили в спину, прижав к земле, будто бабочку, а затем врезали по горлу.

Это было похоже на удар ребром ладони. Именно так я подумала в первую секунду, схватившись за шею. И только ощутив под пальцами жесткое змеиное тело шнура, поняла, что меня душат.

Меня всегда пугало удушение. Но я думала, самое страшное – нехватка воздуха.

Оказалось, боль тоже страшна.