Лягушки

– А не могли ли быть вызваны деловые расчёты упомянутого вами злодея романтическими чувствами? – сказал Острецов. – Предположим, злодей этот в пятнадцать отроческих лет узнав, что он родственник Турищевых, связан ветвями фамильного древа с Голицыными, Шереметевыми, Строгановыми, предки его жили в Журине, возмечтал стать владельцем родового гнезда и почти к сорока годам стал им. Но для этого пришлось потрудиться, получить дипломы четырёх заведений: Института стали в Москве, потом схожего в Гельзенкирхене, побывать подручным сталевара в Люксембурге, а потом для развития интеллекта годы провести в Кембридже и Сорбонне…

– Слышали о Сорбонне, – не выдержал Ковригин.

– Как же! Как же! Известно, вы там читали лекции на Восьмом факультете.

– Я провел там всего четыре занятия со славистами, – сказал Ковригин. – Защитил кандидатскую об Иване Александровиче Крылове-журналисте. В связи с Иваном Александровичем меня и пригласили…

Засмущался и замолчал. Экий гусь! Расхвастался! Мол, за вами там Кембриджи и Сорбонны, но и я не лыком шит.

Лыком шит, лыком! Хотя лыко, возможно, и не самый худший материал для поделок.

Ко всему прочему его похвальба примяла серьёзность их разговора, и дальше могло пойти раскланивание с приседаниями.

– Работа десятилетней давности, – начал будто бы оправдываться Ковригин, – ценности средней. Но в ней проявился мой эссеистский подход к материалу. А с Сорбонной были у нас тогда контакты, и можно было подзаработать…

– Не уничижайте себя, Александр Андреевич, – сказал, усмехнувшись, Острецов. – При этом от денег Сорбонны вы не отказались, а моим гонораром брезгуете. – Я не сказал, брезгую… Я имел в виду другое…

– Ну да, продолжим мысли о злодеях… – сказал Острецов. – Да, в моих преуспеваниях был и случай, было и наследство, именно из Франции, но, конечно, удачливое движение их, моих преуспеваний, происходило по извилистым дорогам безобразий девяностых годов, оно и занесло меня в форбсовские списки. Что же касается увольнения архитектора и консультантов…

– Причина их увольнения, надо понимать, – сказал Ковригин, – в том, что они якобы не смогли предугадать и тем более отыскать в бумагах тот самый подземный ход, каким мы вчера путешествовали. Но вы-то, деловой человек, с пятнадцати лет живший в мечтах (и с расчётами) о Журине, не могли не догадываться, что такой ход есть и есть подземные ходы с других боков здания. А изображаете из себя простодушного романтика.

– Ну, предположим, вы правы, – сказал Острецов. – Этот вздорный балабол архитектор Возницын и его остолопы подручные мне надоели. Но на гласный разрыв с ними я долго не решался. Опять же из опаски шума в СМИ.

Теперь пусть шумят. Но я не знал, где укрыт северный подземный ход. В чертежах значилось лишь «ч. пасть». Или даже «ч. пуп». Так что ваш приезд вышел полезным. И многое ускорил. Или подсказал.

– В частности? – спросил Ковригин.

– Хотя бы два места. То, где разволновался Питсбург. И то, где устроена система зеркал. Они упомянуты в дворцовом фольклоре.

– Клады, что ли, намерены искать? – спросил Ковригин.

– Я не кладоискатель, – резко сказал Острецов. – В одном из своих эссе вы рассказали о лабиринте графа Тутомлина в доме на Покровке, где Тутомлин прятался от кредиторов и назойливых приятелей и где он размышлял о милых ему вещицах. В том же эссе вы упоминали о лабиринте в Одессе погодка Тутомлина Румянцева. Похоже, такой лабиринт, но со своими вывертами, был и здесь… Вот бы и мне отыскать место для тайных уединений в Журино!

– Тогда уж меня, как знатока здешних тайных мест, – сказал Ковригин, – вам бы пришлось совместить со скелетами в лабиринтах Питсбурга, назовём их теперь так.

– Да что вы меня за Бармалея держите! – великодушно заулыбался Острецов. А потом и рассмеялся.

– А может быть, вы её чем-то напугали? – задумался Ковригин.

– Кого? – удивился Острецов.

– Хмелёву, – сказал Ковригин. – И сильно напугали. Вот она и пустилась в бега…

– Не знаю… Может быть… – теперь уже задумался Острецов. – Давайте оставим эту тему…

– Хорошо, – сказал Ковригин. – Один вопрос. Это уже мой интерес. Пишу некое сочинение. Озорное. Или озороватое. Были пересечения Турищевых с Бекетовыми и Репниными?

– Были, – сказал Острецов. – Один из Репниных жил в Журине два года. Армия погнала Наполеона, вошли в Париж, а он сидел в Журине. Имел в Синежтуре заводик. Но при чём тут Бекетовы и Репнины?

И Ковригин посчитал нужным рассказать Острецову историю попыток создать на даче Бекетова и в имении Репниных Воронцово секретного оружия и отправления при подходе Бонапарта к Москве «секретников» обозами куда-то на восток.

– И что? – спросил Острецов.

– Нет ли в Синежтуре или в Журине, – сказал Ковригин, – каких-либо преданий или легенд о тех «секретниках» или хотя бы их поделках и изделиях, возможно, прозванных «воздушными кораблями»?

Ковригин видел, как по ходу его историй разогревается интерес к ним Острецова, как напряглись надбровные мышцы слушателя и сжались его губы.

– Я ничего не слышал ни о каком секретном оружии! – воскликнул Острецов.