Лягушки

– Она ничего не объясняет. Она в коме. Единственно, по дороге в Синежтур она бормотала что-то про каких-то мсье Жакоба и Костика. Вы слышали о них?

– Я не местный, – сказал Ковригин.

– Ну да. Я будто забываю об этом…

– И мне до сих пор не понятен смысл со ставкой на кого-то, – сказал Ковригин. – А я словно бы, поставив на Древеснову, изменил её судьбу и обеспечил ей фарт. Но я не собирался ставить ни на какую Древеснову!

Его слова будто бы не были услышаны Острецовым.

– Где же теперь искать Хмелёву? – спросил Острецов.

– В Москве, – сказал Ковригин.

– Вы так уверенно говорите об этом! – удивился Острецов. – Вы что-то знаете о ней…

– Предполагаю, – Ковригин заговорил менее решительно. – Логика её поступков мне неведома. Но если её не оказалось в Журине, то, стало быть, она должна быть в Москве. Это – не знание. Это – интуиция. Это – догадка, какая может и рассыпаться. Если бы Хмелёва отыскалась у вас, тому бы нашлись объяснения. Пусть и самые странные. Но находка Древесновой догадки превращает в загадки. Впрочем, вам, возможно, понятны смыслы появления Древесновой…

– Если бы… – вздохнул Острецов и, испросив у хозяина номера разрешения, раскурил трубку.

– Написать в журнал о синежтурских подносах, – сказал Ковригин, – я попрошу кого-нибудь из местных. Веру Алексеевну Антонову, например, она человек толковый…

– Разумная мысль, – сказал Острецов. – Бывают и неразумные… Между прочим, краевед Уколов и специалист Питсбург от заслуженных ими денег не отказались.

– Их дело, – сказал Ковригин. – Кстати, ваш Питсбург такой же специалист и Питсбург, как Бе. Моисеев – танцор и певец. Наведите о нём справки. Словарный запас его совершенно не соответствует легенде о его фокусах. Да и фокусов в подземелье он никаких не совершил, был беспомощен.

– Но вход-то в замок он отворил, – заметил Острецов.

– Отворил его я, – сказал Ковригин. – Пусть и мысленно. Увидел выцарапанное «Открыть не смогли», вспомнил все наши усилия, сообразил, что мы не успели или не догадались попробовать, и указал Питсбургу на замковый камень.

– Опять, Александр Андреевич, вы произнесли «мы»! Случилось слияние вас с вашим отцом! Случилось ведь, а?

– Если и случилось, то вышло оно болезненным, с потратой чувств и энергий. И оно могло произойти лишь с близким мне человеком. В личностях других мне поселиться не дано. Натуры той же Марины Мнишек или Петровой сестры Софьи Алексеевны могут мне лишь приоткрыться, да и то не с помощью ясновидения или телепатии, а моими способностями к догадкам. Или действиями моей фантазии. Порой – и «по аналогии».

– Вы будете писать пьесу о Софье? – спросил Острецов. – Для кого, если не секрет? Для Елены Михайловны Хмелёвой? Или для самой…

– Ни для той, ни для другой, – помрачнел Ковригин. – Для себя… А скорее всего, и не буду…

– Где всё же теперь Хмелёва и что с ней? – сказал Острецов.

– Вы уже пытались гадать об этом, – сказал Ковригин. – Повторюсь: в Москве. А что с ней? Не знаю. Затаилась и что-то выжидает. Здесь её не оказалось, что меня удивило лишь отчасти. Удивило меня присутствие Древесновой. Есть одно предположение, но оно до того мне противно, что я не желаю его высказывать.

– В Москве, – сказал Острецов, – вы станете её разыскивать?

– Нет, – сказал Ковригин. – Не стану. Если бы я ей был нужен, она бы меня нашла. К тому же я ей теперь не доверяю. А хмель умиления ею истёк в воздухи. И я, опытный человек, порой – циник, сейчас удивляюсь: как это я втянулся в столь сомнительное и опасное для меня предприятие.

– Я был опасен для вас? – спросил Острецов.

– Да, – сказал Ковригин, – ещё несколько дней назад вы готовы были меня истребить.

– Вы правы, – кивнул Острецов. – Вчера меня спросила об этом же Наталья Борисовна Свиридова.

– Очень трогательно, – сказал Ковригин.

– И не только спросила, но и пальчиком пригрозила. Наивная женщина. Хотя могу только позавидовать вам. Я её успокоил. После высвобождения Древесновой никаких мстительных чувств у меня к вам нет. Значит, Хмелёва в Москве, – и Острецов высыпал пепел из трубки в пепельницу.

– Предполагаю, – сказал Ковригин. – И предполагаю, что вы знаете об этом лучше меня. Доверия у меня нет не только к Хмелёвой, но и к вам, Мстислав Фёдорович. Ну, Хмелёва – ладно, в ней могли взыграть блажи актёрки… Но вы-то… Слышал, увольняете архитектора и консультантов проекта восстановления замка. При этом укоряете себя простодушием. Позвольте вам не поверить. Владелец домен, плавильных цехов, конвейеров с машинами на гусеничном ходу и прочего, даже и получивший их по наследству или противо воли, не может быть простодушным, он расчётливее новейших компьютеров.

– Ещё он, естественно, и злодей, – вставил Острецов. – Но неужели и в любви он не способен быть простодушным или ослеплённым?

– Насчёт любви не знаю, – сказал Ковригин. – В любви, может, и да. Но не в делах.