Лягушки

– Это бывает, – вздохнула сотрудница ЗАГСа, и во вздохе этом Ковригин уловил сострадание к его гражданскому состоянию. – А вы узнайте у самой Хмелёвой, в каком ЗАГСе вы регистрировались и регистрировались ли вообще.

– Очень умный совет, – сказал Ковригин. – Как мне самому это не пришло в голову?.. Большое спасибо!

– Кто же, как не мы, может дать совет про любовь!

Тут же Ковригин поспешил в паспортный стол. Никакая гражданка Хмелёва Е. М. в их районе не проживала, не жила здесь и временно и не была прописана.

Хмелёва отменялась!

Может, она и не играла Марину Мнишек в Синежтуре. Может, она и вовсе не существовала, и его, Ковригина, путешествия в подземных ходах журинского замка были вызваны чьей-то глупейшей забавой.

Теперь следовало идти на Большую Бронную, в авторские права.

И там ждало Ковригина полное благополучие. Естественно, вызвавшее подозрение.

– То есть Лоренца Козимовна всё оформила грамотно? – спросил Ковригин.

Он посчитал, что упоминание какой-то Лоренцы Козимовны вызовет недоумения у озабоченной чужой интеллектуальной собственностью женщины. Назвалась она Тамарой Петровной Бобровой.

– Ваша Лоренца Козимовна, – обрадовалась Боброва, – дока в юридических делах. И вообще обаятельное существо. Передайте ей приветы.

– Она оставила вам номер своего телефона? – спросил Ковригин. – А то он у неё менялся…

– Конечно, – сказала Боброва. – Этого требуют правила.

– Какой именно? – поинтересовался Ковригин.

– Сейчас найду. Вот, пожалуйста.

Номер был Ковригинского мобильного, раздробленного и отправленного им, хозяином, на дно канала Москва – Волга, в его останках поселился грубиян, знавший слова: «Пошёл в баню!»

– Что-нибудь случилось с Лоренцой Козимовной? – обеспокоилась Боброва.

– Всё нормально, – сказал Ковригин. – Телефон этот стоит именно в моей приёмной…

Снова бахвал и понтярщик! Его приёмная, видите ли, литературный секретарь! Большой мастер!

– Как поживает наша драгоценная Наталья Борисовна? – проявила вежливость Боброва.

– Как поживает? – растерялся Ковригин. – Нормально поживает. Только что вернулась из Южного Китая.

– Поклон ей. И пожелание удач… Творческих…

– Спасибо, – сказал Ковригин. – Передам.

К удивлению Ковригина, осведомлённость сотрудницы АО, наверняка возникшая из разговоров и сплетен в коридорах и кабинетах на Бронной, сейчас не расстроила и не рассердила Ковригина, а будто бы даже обрадовала его. Тем не менее он поторопился покинуть Бронную, чтобы не услышать новые вопросы о Свиридовой. Но в спину ему прозвучало:

– Александр Андреевич, а вы получили деньги из Синежтура?

– Нет, – сказал Ковригин.

«Растяпа! – обругал себя Ковригин. – Ведь шёл сюда, в частности, и для того, чтобы вызнать о гонораре, и вот на тебе, о существенном забыл!»

– Зайдите в бухгалтерию, они как раз вернулись с обеда, сегодня выплатной день, насколько я знаю, вам какие-то деньги притекли, с десяток театров, и даже один в Польше, взялись ставить вашу пьесу.

В бухгалтерии, уже в кассе, в самый интересный момент его отвлёк от написания суммы прописью призывный звонок драгоценной Натальи Борисовны. А призывала Свиридова приехать в ателье известного фотолетописца театральной жизни Пахомова.

– Надо, чтобы ты был здесь через полчаса, свет поставлен, – сказала Свиридова. И тут же поправилась: – Хорошо бы, если бы ты сумел добраться сюда через полчаса.

– Зачем? – спросил Ковригин.

– Завтра или послезавтра узнаешь…

– Я не успею, – сказал Ковригин.

– Хорошо, я сейчас вышлю тебе машину.

Пахомова Ковригин знал. И Пахомов знал его. Актёры перед ним заискивали, будто бы Пахомов мог обеспечить их знаком совершенства и причастности к талантам. Впрочем, заискивали и как перед мастеровым из ДЭЗа, водопроводчиком, например, пообещавшим новый рассекатель. Фотографироваться Ковригин не любил, а потому и высокомерие Пахомова, причислившего себя к демиургам или хотя бы к уставшим от общений с актёрским быдлом, для Ковригина ничего не значило. И сейчас он не то чтобы стал хамить автору дорогих фотоальбомов, просто проявлял себя человеком независимым от указаний Пахомова и допускал ехидства.

– Не дразни его, – шепнула Свиридова. – Он боится тебя. А потом отыграется на мне… Он занят профессиональным делом…

– Истинные профессионалы, – сказал Ковригин, – люди скромные и ведут себя в деле тихо, будто их и нет… И вообще – я-то тут зачем?

– Ну, ладно, – сказал Пахомов Свиридовой, – сойдёт…

Потратил Пахомов на Ковригина полчаса. Никаких нарядов из своего гардероба или реквизита не предлагал. Лишь однажды попытался напялить на Ковригина жёлтый вельветовый пиджак от Версаче, но Ковригин взроптал.

А Свиридова стояла рядом тихо, с ангельским смирением.

Да и вообще она была ангел.

Пахомов попросил Ковригина полуобнять Наталью Борисовну за плечо, в ожидании полёта птички не застывал, а напоминал эксцентрика, в секунды менявшего позы и проделавшего жонглёрские действия со своей камерой. Скорее всего, дурачился. Но отчего-то и нервничал.