Лягушки

– Ну, лягушки, – кивнул Ковригин. – Видел однажды в пруду цаплю. Она как раз к лягушкам. И ещё. По свидетельству Амазонкина, осенью неведомый рыбак с южного берега поймал стерлядь. И пошли опята.

– Так в чём причина твоей мрачности? – спросила Свиридова.

– В Софье, – сказал Ковригин. – Не идёт Софья.

– Зачем тебе сейчас Софья? У тебя идут сейчас «Записки Лобастова», ты увлечён ими, сотворяешь их с удовольствием. И тебе не нужны раздвоения. Сам говорил – жизнь в разброде не для тебя.

– Всё так, – согласился Ковригин. – Но я испытываю чувство вины перед Софьей Алексеевной. Вроде бы я могу помочь ей и поправить её дела. Или хотя бы спасти её репутацию. И головы двух закопанных на Красной площади фрейлин не дают мне покоя. К тому же хотел что-нибудь написать для актрисы Свиридовой.

– И сколько же времени у тебя может уйти на Софью?

– Много. С исследованием и драматургическим оснащением года три. А то и все пять.

– Мне это не годится. Я не могу ждать.

– А сколько ты можешь ждать?

– Меньше года. А если быть точной – месяцев восемь с половиной.

– Ты!.. Наташ, ты!.. – вскочил Ковригин.

– Только не приставай ко мне с восторгами или сожалениями! – воскликнула Свиридова. – Я женщина суеверная, и более на эту тему мы не должны произносить ни слова. Всё. Умолкаю! А вот Кудякин, модный нынче режиссёр, пристал ко мне с идеей поставить трагикомедию «Кипяток» по мотивам трёх глав «Записок Лобастова».

– Какой «Кипяток»? – удивился Ковригин. – Что за «Кипяток»?

– Сашенька, ты дурака валяешь, что ли? У тебя есть главы с историей Анны Семёновны Чебуковой по прозвищу «Кипяток». Сам не сможешь, тебе подыщут драмоделов в помощь для трансформации твоего текста в сценические картины.

– Тебе это надо? – спросил Ковригин.

– Надо, Сашенька, надо!

– Ну ладно, пусть будет «Кипяток»…

73

На трагикомедию «Кипяток» ушло две недели. Негров, а ещё больше негритянок, развелось при отечественной словесности множество. Хватило бы на Берег Слоновой Кости. Ныне Кот-Дивуар. Талантов и глубин они еще не достигли, но профессионально овладели формой, из ивовых прутьев умели плести сценарии и реплики Каркуш и Хрюшей, речи прокуроров, адвокатов, и подсудимых для ТВ судов, и уж, конечно, шампанские с брызгами тосты для корпоративных гульбищ. Двое таких умельцев и были приданы Ковригину. Оба, он и она, – из сценарных чудес ВГИКа. Дня два Ковригин наблюдал за их трудами, понял их приёмы, они были не только сушильней табачных листьев, но и наглой отсебятиной. В десять дней Ковригин, разъярившись (ночи, естественно, не спал), превратил текст своих трёх глав в пьесу (так ему показалось), при этом будто бы не играл в куклы, а покорно и с увлечением следовал за поступками и причудами своих героев. Режиссер Кудякин принял рукопись с высокомерием демиурга, пообещал: «Доведём до режиссёрского решения», – и более ничего не сказал. Молчала и Свиридова.

Историю Анны Семёновны Чебуковой Ковригин знал из рассказа деда, Николая Никифоровича, а записана она была в тетрадях отца, Андрея Николаевича. В его, Ковригина, постпаровозную пору лишь вспоминали о том, как на станциях при остановке поездов бегали за кипятком. Дед Ковригина Николай Никифорович долго работал на железной дороге, имел значок «Сталинский железнодорожник», по тем временам чуть ли не орден, и был знаком с Анной Чебуковой, прозванной «Кипятком» не только потому, что та обладала стоградусным темпераментом, но и потому, что одно время заведовала кипятком на станции Смышляевка. Приключения Анны Семёновны (было ей тридцать лет) на посту с кипятком привели к опасным недоразумениям, но она была спасена с помощью лёгкого дирижабля, привёзшего её, правда, прямо в кабинет наркома Ягоды. Впрочем, речь об этом шла лишь на первых страницах глав. Ягода и дирижабль сразу же выветрились из рукописи, и пошли мирно-авантюрные приключения с любовями энергичной дамы.

Была читка пьесы, из-за неё голос Ковригина сел. И пьесу поставили. Рекордный срок её прохождения, естественно, приписали уважительному отношению чиновных людей к Наталье Борисовне Свиридовой. Но суждения об этом были устные, на газетные полосы и в сеть новости о Свиридовой, тем более сплетни о ней, будто бы не просочились. И папарацци ничего не заметили. И светские ехиды не нашли поводов для острот о природных катаклизмах в организме модной актрисы и прогнозов, какие костюмы придётся носить ей через три месяца.

Но, может быть, Свиридова просто здорово сыграла и вызвала уважительное отношение к ней не только чиновных людей, но и сотен зрителей, в том числе и свободомыслящих критиков?