Лягушки

Ковригин вспомнил. Лет пятнадцать назад он читал, возможно, и в «Науке и жизни» статью «Шифр переписки царевны Софьи и В. В. Голицына». Собственно разбирался лишь один текст. Шифр тогда использовался простейший. Переставлялись буквы в словах. Но возможно, что такие упрощенные шифры были забавой в переписке лирической. Или отвлечением от вещей и событий серьёзных, а существовали шифры более изощрённые, хитрейшие, отгадывать их смыслы выходило делом затруднительным. Сейчас это уже не имело значения. Но раз Чибиков выписал диковины – ИЙСАВИЛ и ЯИСОФ, стало быть, он был намерен обратить внимание на присутствие двух имён в фотографиях. Действительно (лупа оказалась ненужной), в эпизоде охоты Ковригин сразу углядел выцарапанные острием чего-то, может, даже и шилом, отмеченные Чибиковым буквосочетания. То есть в сюжете пороховницы, как считал дилетант-гравер, действовали какие-то Василий и София. Но какие Василий и София, попробуй узнай… И были процарапаны на пороховнице слова на латыни, Ковригину недоступной. А ведь была попытка начать изучать её в школах и университете. Но московский студент ленив и любит танцевать. А на дискотеках латынь не требуется. Знал Ковригин, что в Литинституте на Тверском юные дарования всё ещё заставляют маяться над латынью, те проклинают Древний Рим и готовы принять новую хронологию бухгалтера Хвостенко, по коей выходит, что никакого Древнего Рима не было и не было латыни. Но процарапки на моржовой кости не исключали связи иноземцев с гипотетическими Василием и Софьей. Или того, что пороховница побывала, скажем, в руках юнцов Царскосельского Лицея… А вот воздушный корабль на фотографиях можно было рассмотреть в мелочах. Но понять, на что он похож: на дирижабль ли, на летающую ли карету (телегу), на реактивный ли снаряд и уж тем более на ковёр-самолёт, можно было лишь после долгого и внимательного изучения изображения. Ковригин расстроился. Но огорчение его происходило не из невозможности определить тип воздушного корабля, а от того, что для него совершенно безразличными стали костяные пороховницы. Забрёл в тупик. Пытался выстроить жанровую концепцию с переливами и связями исторических сюжетов. А возможно – и реальных личностей, но упёрся в тупик. Ничего не открыл в своих изысканиях, а повторил известное специалистам. Привязывал особенности костяных пороховниц и их рисунки к своим фантазиям, пытаясь подтвердить их реальность. А ничего не вышло.

Надеялся, что в откликах на публикацию его статейки о пороховницах придут от знающих людей подсказки и создадут возможности чуть ли не для детективноисследовательского сочинения. Ошибся. Откликов было с десяток, и все – эмоциональные и пустые.

Обидно, конечно. Но что поделаешь? Не один он упирался лбом в стену тупика с ободранной штукатуркой. Обидно. Но и не без польз.

– Ты чего такой мрачный? – оглядела Ковригина вернувшаяся в Богословский после трудов и веселий дневных Свиридова. – Или изнурённый?

– Нет поводов для радостей, – заявил Ковригин.

– Откуда же им быть? – сказала Свиридова. – Если ты и Лоренцу Козимовну довёл до слёз…

– Тебе откуда известно?..

– От самой Лоренцы. Она мне сегодня звонила.

– И чем же я её огорчил? – спросил Ковригин.

– Своими подозрениями, – сказала Свиридова. – Как только она узнала, что ты ставишь под сомнение её искренность, она расплакалась. То есть когда ты начал приписывать ей сотрудничество с Блиновым… «Передайте своему другу, что я – натура верная, против людей, мне симпатичных, интриг не плету, да и вообще сталкивать кого-либо не в моих правилах…»

– При этом ты будто бы довольна, – сказал Ковригин, – что в мыслях я так оплошал… Но поводы для мрачностей у меня есть, и они иные…

– Отчего же мне не быть довольной? – удивилась Свиридова. – Я успокоилась. Из слов Лоренцы Козимовны я поняла, что она одобрительно относится к тебе и что всякие удачливые совпадения в твоих делах происходят из твоих же дел и устремлений. Рекомендовала она какое-то твоё сочинение о пупках, то есть о пуповине, замечательные, мол, там были соображения… У тебя есть эта публикация?

– Засунул куда-то… – пробурчал Ковригин. – Но это была шутка… в своём роде… Что ещё сообщила добрая фея? Ничего не сказала о нашей эвакуации из восточной бани и её причинах?

А вчерашний вывоз из Синежтура на воздушном корабле был похож на вывоз их из Джаркента. С той лишь разницей, что доставила их к Кораблю байкерша Алина, не всунулся в салон козлоногий путешественник с мешками на плечах и не правила полётом Полина Львовна Быстрякова.

– Ничего не сообщила, – сказала Свиридова. – Видимо, не посчитала нужным. И я ни о чем спрашивать не стала. Да! Забыла! Она попросила уговорить какого-то Кардиганова-Амазонкина не носить в морозы бейсболку. А то простудится. Кто такой Амазонкин?

– Так… Сосед по даче… Общественник… Отвечает за живность в нашем пруду Зыкеево…

– У вас из живности там, небось, одни лягушки.