Либеральные идеи в царской России. От Екатерины Великой и до революции

Всего чаще реакционность «Вех» доказывается тем, что они исходят из признания «теоретического и практического первенства духовной жизни над внешними формами общежития». Но и здесь в основе аргументации лежит явная натяжка. Признание первенства жизни духовной отнюдь не означает отречения или ухода от жизни и деятельности общественной. Как раз наоборот, подъем внутренней, духовной жизни должен иметь неизбежным последствием обновление и возрождение общественности, ибо внутреннее дает смысл внешнему: оно сообщает ценность и внешним преобразованиям общежития. В этом составители «Вех» отдают себе ясный отчет [Трубецкой 1909: 5].

Слова Трубецкого очень точно передают разницу во взглядах на взаимосвязь между внешней и внутренней свободой, которая выявила серьезные противоречия внутри либерального лагеря после Революции 1905 года. В эти годы вопрос о том, достаточно ли будет для создания освобожденного от оков общества гарантии защиты личных прав и свобод со стороны политических и гражданских институтов или эти реформы обязательно должны сопровождаться духовным преображением самих граждан, волновал и разделял всех представителей либерально мыслящей российской интеллектуальной элиты[241].

В предыдущих главах я избегала того, чтобы подробно останавливаться на взглядах тех или иных конкретных политиков, описывая вместо этого в целом аргументацию и деятельность тех движений, которых можно считать либеральными в широком смысле этого слова, но в этой части книги речь пойдет о различных выводах, которые представители российской либеральной традиции сделали из уроков Революции 1905 года и эксперимента по созданию конституционной монархии, и я более подробно остановлюсь на «либерализме» отдельных видных фигур того времени. Если до революции большинство российских образованных людей готовы были на время забыть о своих фундаментальных идеологических разногласиях с другими интеллектуалами, поскольку все они верили в то, что свободы можно будет добиться, если избавиться от деспотического режима, после событий 1905 года различия в оценке значения и итогов революционных событий привели к серии политических и партийных расколов. Как было сказано в предыдущей главе, в среде кадетов не было согласия относительного того, как именно будет происходить политическая трансформация России; в целом политические предпочтения тех, кто раньше ощущал идеологическое единство с товарищами по «Союзу освобождения», были теперь настолько не сходны из-за различного видения свободы, что бывшие «освобожденцы» враждовали друг с другом не менее остро, чем с другими движениями.

Источником бурных споров и дискуссий о судьбе российского либерализма после 1905 года стал сборник «Вехи», авторами статей в котором стали семеро виднейших интеллектуалов того времени, писавших о том, что в переходе России от самодержавия к обществу, ценящему политическую и гражданскую свободу, ключевую роль должно сыграть преобразование внутренней, духовной жизни [Вехи 1909]. Выход в свет сборника «Вехи» в 1909 году стал одним из важнейших событий в истории российской мысли и российского либерализма в целом[242]. Составители «Вех» не только внесли большой вклад в формирование собственно российской либеральной традиции (пятеро из них: Струве, Франк, Бердяев, Булгаков и Кистяковский – участвовали также в издании сборника статей «Проблемы идеализма»), но и были членами «Союза освобождения», тесно связанными с кадетской партией, за исключением Бердяева и Булгакова. Их резкая критика революционной интеллигенции с ее позитивистским подходом к истории и неспособностью увидеть связь между внешними формами общежития и внутренними психологическими процессами была адресована не только социал-демократам и эсерам, но и кадетской партии, которая, как писал Струве, «считает своим долгом носить интеллигентский мундир» [Струве 1909а: 135].