Либеральные идеи в царской России. От Екатерины Великой и до революции

Благодаря значительной свободе печати, появившейся в России после отмены цензуры в 1905 году, в средствах массовой информации стало публиковаться все больше материалов самой различной направленности, посвященных будущему России и свободе ее граждан [Илларионова 1999: 178–185]. Именно тогда, после 1905 года, во время бурного роста числа журналов и газет различные группы внутри либерального лагеря попытались осмыслить неудачу Первой русской революции и создать на основе извлеченного из нее опыта новое видение будущего России. Разочаровавшись в политической деятельности и стратегии борьбы с правительством, часть либералов еще сильнее укрепилась в существовавшей и до того внутри кадетской партии точке зрения, согласно которой абсолютные ценности и права личности стояли выше сиюминутных политических интересов[251]. Находясь под влиянием идей, впервые высказанных Франком и Струве в журнале «Полярная звезда», эта группа мыслителей, часть из которых участвовала в издании «Вех», утверждала, что позитивистское мировоззрение и моральный релятивизм лидеров кадетской партии (и российской интеллигенции в целом) представляют собой угрозу для всего либерального процесса, поскольку в их основе лежит не сохранение таких ценностей, как культура и государственность, а разрушение государственной власти. Кадеты, в числе которых были Маклаков, член ЦК партии Тыркова, правоведы Трубецкой, Новгородцев, Котляревский и Изгоев, глубоко осуждали массовое и революционное насилие, говоря о необходимости более плодотворного и взаимоуважи-тельного сотрудничества между государством и обществом. Хотя эти люди и не доверяли царскому правительству, они все равно подчеркивали правовую роль государства при переходе к новому обществу[252]. Несмотря на то что некоторые члены этой группы интересовались идеализмом, их убежденность в том, что политические перемены и наступление эпохи свободы обязательно должны сопровождаться определенными социальными и психологическими преобразованиями, базировалась на различных философских предпосылках.

Критика Струве и его соратников была отчасти адресована той наиболее влиятельной внутрипартийной группе во главе с Милюковым, которая выступала за сотрудничество кадетов с социалистическими партиями и массовыми движениями и утверждала, что в свободе мало проку, если она не дает возможности действовать и преследовать свои цели. Те представители российского либерализма, которым предназначалась эта критика, были заинтересованы не в трансформации личности как в средстве преобразования общества, а в законе и правовых институтах, с помощью которых можно будет добиться социальных перемен и создать условия для личностной самореализации. Наиболее радикальной позиции в этом вопросе придерживались социалисты, которые оправдывали свое участие в деятельности либеральной партии тем, что для победы социализма пока еще нет подходящих условий; такая точка зрения была вполне распространенной в некоторых сельских областях России[253].

«Вехи» с их обличением революционной интеллигенции задели важную струну в среде кадетов и их союзников. Особенно сильным ударом стало обесценивание веховцами той традиционной культурно-образовательной работы, которая была основой долгосрочной политической программы кадетской партии, а предположение о том, что протестное движение само было отчасти виновно в неудаче Первой русской революции, было воспринято кадетами как страшное оскорбление. Подняв вопрос о роли интеллигенции в российском обществе, «Вехи» дали кадетам возможность защитить и оправдать свои взгляды на прогресс и собственное участие в политических процессах. Как будет видно далее, выход в свет сборника «Вехи» в период все большего разочарования в политике позволил кадетам переосмыслить свое место на российской политической сцене.

Однако споры вокруг «Вех» показали и то, как отчаянно российский либерализм пытался вернуть то ощущение сплоченности и единства, которое было присуще ему всего пятью годами ранее.

4.2. Либерализм «Вех»

Хотя авторы статей в «Вехах» заранее не обсуждали друг с другом свои тексты [Колеров 1991; Проскурина, Аллой 1992], в своей критике традиционных представлений и убеждений российской интеллигенции они дополнили друг друга. Бердяев сделал упор на ее пренебрежительном отношении к философским истинам, не имеющим общественной ценности; Франк возражал против ее непризнания абсолютных и религиозных ценностей, а также осуждал ее утилитаристскую приверженность к удовлетворению нужд большинства; Кистяковский упрекал интеллигенцию в презрении к праву; М. О. Гершензон (1869–1925) писал о том, что увлеченность либералов революционной деятельностью привела к тому, что они забыли о духовном преображении, необходимом для развития общества; А. С. Изгоев обличал заблуждения юных радикалов, считавших высшим идеалом готовность умереть за правое дело; Булгаков утверждал, что в основе политического доктринерства российской интеллигенции лежит ее искаженное представление о религии.