Либеральные идеи в царской России. От Екатерины Великой и до революции

Веховцы много писали о том, в какой степени демократическое общество можно считать самостоятельным с учетом итогов Революции 1905 года. Так, Булгаков в 1910 году писал в «Московском еженедельнике» о царившем в то время деспотизме и о том, что население было деморализовано демагогией и классовой ненавистью [Brooks 1973: 35][262]. Настороженность в отношении массового общества и страх перед «бескультурьем» и интуитивным мировоззрением большинства внушали авторам «Вех» еще большую тревогу в связи с возможными бедами, которые может повлечь за собой бесконтрольная власть народа. В целом веховцы были согласны с тем, что революция должна была закончиться после издания Октябрьского манифеста, и предупреждали, что дальнейшая конфронтация приведет только к еще большему расколу между правительством и российским обществом [Струве 1909а: 135, 136, 138; Франк 1956: 215, 222]. В свете этого они призывали российскую прогрессивную общественность позаботиться о сохранении некоторых элементов власти, которые сформировались в течение столетий и имели определенный символический смысл. По их мнению, борьба против существующего строя была не только контрпродуктивна, но и глубоко ошибочна, так как угрожала разрушить тот фундамент, поверх которого можно было возвести новое общественное здание.

В принципе, эта точка зрения не была несовместимой с позицией кадетов и их приверженностью принципам политического плюрализма и верховенства закона. Так, Изгоев и Кистяковский подчеркивали как достоинства свободного политического общества, так и необходимость ограничительных мер, которые защитят индивида от произвола со стороны демократического правительства[263]. Франк и Струве восхищались способностью западных демократий находить баланс между требованиями общества и нуждами индивида, однако их убежденность в существовании связи между культурой, порядком и дисциплиной привела их к идее того, что на раннем этапе целесообразным строем является «аристократический деспотизм, безграничная власть лучших и умнейших над толпой» [Струве, Франк 19056:177]. Тот и другой были горячими сторонниками поступательных и медленных изменений в общественном укладе и традициях, утверждая при этом, что для сохранения политической стабильности, пока сознание «народных масс» постепенно не поднимется на новый уровень, Россия нуждается в сильной государственной власти.

В отличие от упомянутых выше мыслителей, Бердяев, Гершензон и Булгаков скептически относились к идее политического плюрализма и (каждый по-своему) отстаивали ту точку зрения, что политический процесс может со временем (при правильных обстоятельствах) завершиться полной гармонией между человеком и обществом. Булгаков, наименее утопический мыслитель из них всех, писал: «Разделение на партии, основанное на различиях политических мнений, социальных положений, имущественных интересов, есть обычное и общераспространенное… неизбежное зло», которое нарушает духовное и культурное единство нации [Булгаков 1909: 65][264]. Гершензон выступал за то, чтобы жить, воспринимая «все воздушные токи единой и целой Божественной истины», и называл славянофильскую концепцию «органической цельности народного бытия» как источника высшей образованности страны «лучезарным идеалом» [Гершензон 19096:73,86–87].

Однако, о какой бы форме общественного устройства и самоуправления ни шла речь в этих текстах, в них далеко не всегда находилось место для концепции негативной свободы, то есть возможности граждан действовать по своей воле.

4.1.2.3. Культура

Как было показано выше, в вопросе о развитии личности веховцы придерживались позитивистских позиций и в отношении прав человека, и в том, что касалось самоуправления, однако центральное место в их видении мира занимала культура. Составители «Вех» настаивали на том, что в каждом обществе существует своя особая культура, дающая индивидам представление о нравственности, и что именно эта культура учит их тем понятиям и ценностям, благодаря которым они могут принимать осознанные и самостоятельные решения[265].

В 1905 году в издаваемом ими журнале «Полярная звезда» Франк и Струве изложили свою философскую позицию, согласно которой сохранение культуры и уважение к ней являлись неотъемлемыми элементами свободы[266]. В статье «Очерки философии культуры» они дали такое определение этому феномену: