В предисловии к первому изданию «Вех» Гершензон попытался обосновать объединение этих статей под одной обложкой, заявив, что для их авторов
…общей платформой является признание теоретического и практического первенства духовной жизни над внешними формами общежития, в том смысле, что внутренняя жизнь личности есть единственная творческая сила человеческого бытия и что она, а не самодовлеющие начала политического порядка, является единственно прочным базисом для всякого общественного строительства [Гершензон 1909а: ii][254]
.Однако это утверждение Гершензона было справедливым в большей степени по отношению к нему самому с его безразличием к политике, а также к Булгакову и Бердяеву, враждебно воспринимавшим буржуазные ценности и культуру, которые ассоциировались у них с либеральным демократическим государством[255]
. В статьях некоторых других авторов видно явное несогласие с этой «общей платформой»: вместо того чтобы объяснять, как можно заниматься общественным строительством благодаря внутреннему духовному обновлению личности, Кистяковский писал как раз о важности принципа верховенства закона, то есть внешнего средства формирования новых культурных ценностей. Франк и Струве делали акцент на том, что максимализм интеллигенции угрожает обесценить многочисленные социальные, политические и культурные формы общежития, которые гарантируют индивиду возможность искать истину так, как он сам того хочет. Изгоев прямым текстом объявил о своем несогласии со словами Гершензона об «общей платформе»[256]. Осознанно или нет, эти статьи раскрывали более сложную связь между внутренней и внешней свободой, чем та, о которой писал Гершензон[257].Хотя составители «Вех» в целом придерживались концепции позитивной свободы, в основе которой лежат автономия личности и человеческое достоинство, защищая свои взгляды, они далеко не всегда признавали необходимость негативной свободы. Даже Франк и Струве, которые действительно верили в то, что различные ценности могут конфликтовать друг с другом, не слишком заботились о том, чтобы обосновать с позиции философии идею возможного столкновения между этими конкурирующими концепциями.
Анализ «Вех» показывает, до какой степени даже самые «либеральные» из его авторов могли быть слепы в отношении важных утопических аспектов своих учений.
Как было сказано во второй главе, во время выхода в свет «Проблем идеализма» многие российские мыслители пытались доказать необходимость либеральной демократии и конституционной реформы с помощью этических и теоретических постулатов неоидеализма[258]
. К 1909 году акценты сместились в другую сторону. Отчасти это стало результатом широкого неприятия того, что некоторые представители российской интеллектуальной элиты воспринимали как чрезмерную зацикленность своих соратников на вопросах социальной справедливости; по словам Гершензона, интеллигенция была виновна в абсолютизации верховного принципа, согласно которому «думать о своей личности – эгоизм, непристойность; настоящий человек лишь тот, кто думает об общественном, интересуется вопросами общественности, работает на пользу общую» [Гершензон 19096: 71]. Поставив во главу угла не защиту гражданских прав, а возможность самореализации, некоторые веховцы перешли от концепции позитивной свободы с ее упором на достойное существование и участие в политической деятельности к внутренней свободе, в основе которой лежали духовная жизнь индивида и его самосознание. Бердяев писал: «Мы освободимся от внешнего гнета лишь тогда, когда освободимся от внутреннего рабства, то есть возложим на себя ответственность и перестанем во всем винить внешние силы» [Бердяев 1909: 22].Как и большинство либерально настроенных представителей российского общества, авторы «Вех» в целом разделяли ту точку зрения, согласно которой подлинная свобода подразумевает под собой удовлетворение достойных желаний человека и обеспечение минимального достатка и благополучия. Как правило, веховцы выступали за государственное вмешательство в экономику с тем, чтобы были созданы условия, при которых все граждане могли бы полностью реализовать свой потенциал[259]
, при этом противоречивое отношение некоторых веховцев к таким явлениям, как индустриализация и капитализм, подрывало их приверженность к социальным и экономическим аспектам свободы.