Читаем Либеральные идеи в царской России. От Екатерины Великой и до революции полностью

Отчасти из-за обличения революционных симпатий российского либерализма «Вехи» иногда называли возвращением к «поверхностной, но в действительности более либеральной российской традиции», чем та, которой придерживались кадеты[243]. Г. Морсон охарактеризовал этот сборник как критику догматического учения в духе М. М. Бахтина (1895–1975) и несогласие с тем, что все вопросы духовной жизни связаны с политическими факторами [Morson 1993]. Выдающийся исследователь российского либерализма Дж. Зиммерман утверждала, что, за одним исключением, все составители «Вех» являлись представителями более современной либеральной традиции, которая исследует теоретические и метафизические неопределенности, возникающие в результате конфликта несовместимых друг с другом ценностей [Zimmerman 1976: 326–327].

Однако после выхода в свет «Вех» далеко не все были готовы признать принадлежность этой книги к либеральному канону. Лидеры кадетской партии сразу объявили сборник реакционным по своей сути и начали большую кампанию по опровержению содержащихся в нем идей и утверждению тех ценностей, которые они считали скрепами либерализма. Милюков, отправившийся в лекционное турне с критикой «Вех», видел в его авторах представителей декадентского отношения к политике и описывал их взгляды как возвращение к консервативной формуле «люди, а не учреждения». Он писал: «Семена, которые бросают авторы “Вех” на чересчур, к несчастью, восприимчивую почву, суть ядовитые семена» [Милюков 1910: 105, 187]. Репутации «Вех», как рассадника реакционных идей, способствовало и то, что его хорошо приняли близкие к правительству люди, политические предпочтения которых были очень далеки от либеральных[244]. После переиздания «Вех» в постсоветской России некоторые деятели стали ссылаться на этот сборник, пропагандируя собственные религиозно-националистические взгляды, а радикальные националисты объявили его основополагающим текстом своего учения[245].

Споры о либеральной природе «Вех» ярко демонстрируют то несколько хаотичное состояние, в котором находился российский либерализм начала XX века. В этой главе я попытаюсь исследовать этот вопрос, проанализировав дискуссию в свете отношения ее участников к идее конкуренции между различными видениями свободы. Как я покажу, сборник «Вехи» и реакция на него кадетов мало чем помогают нам в поиске того видения свободы, которое мы могли бы назвать однозначно либеральным. Все куда сложнее: хотя концепции свободы, предлагаемые некоторыми веховцами, демонстрируют, как далеко они вышли за рамки либерализма, на примере других мыслителей, с большим пониманием относившихся к конфликтам между конкурирующими друг с другом ценностями, видно с неменьшей ясностью, что бессмысленно и бесполезно искать либералов, являющихся образцом нравственной или идеологической чистоты.

Анализ полемики вокруг «Вех» дает возможность в пятой и шестой главах более предметно обсудить взгляды на прогресс и свободу некоторых видных фигур того времени, включая П. Н. Милюкова, М. М. Ковалевского, П. И. Новгородцева и Б. А. Кистяковского. Так, в частности, доводы Милюкова и Ковалевского в пользу того, что между свободой и равенством существует взаимоукрепляющая связь, представляли собой образец той присущей части российской интеллигенции риторики, которую веховцы подвергали анализу и (время от времени) критике. Обсуждение работ Кистяковского в следующей, а не в этой главе, притом что он был одним из авторов «Вех», имеет свои недостатки, главным образом из-за того, что его статья часто называется «классическим» трудом российского либерализма в защиту права ради сохранения либеральных ценностей [Poole 2003: 52; Балицкий 2012]. Однако есть несколько причин, по которым Кистяковскому, как и его коллеге Новгородцеву, лучше посвятить отдельную главу[246]. Главным образом это связано с тем, что их рассуждения о свободе отличаются о того, что говорили другие участники этой полемики, тем, что в них делается попытка осмыслить опыт российского либерализма в контексте процессов, происходивших на Западе. Поскольку Кистяковский и Новгородцев исследовали российский либерализм, зная, что история развития европейской либеральной мысли полна конфликтов и противоречий, для них было очевидно, что динамическое взаимодействие между либеральными идеями и конкретными историческими обстоятельствами является одновременно неизбежным и плодотворным. Как и в случае с наиболее либеральными веховцами, их апология конфликта между интересами государства и индивида служит более наглядной иллюстрацией того, как устроен либеральный процесс, чем любое однозначное утверждение о том, каким должен быть исход этого конфликта.

Сравнение философских и политических взглядов Кистяковского и Новгородцева с позициями Ковалевского и Милюкова дает возможность глубоко проникнуть в суть того, что представляют собой неоидеалистический и позитивистский либерализм.

4.1. Исторический фон для полемики: 1905–1909 годы

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии