Либеральные идеи в царской России. От Екатерины Великой и до революции

Грубо говоря, если настроения в российском обществе до 1905 года были революционно-оптимистическими, после Первой российской революции наступило глубокое уныние [Elkin 1961: 40–43]. Быстрое и полномасштабное восстановление самодержавия, антиконституционные действия правительства, роспуск Второй думы и «помещичье» устройство Третьей думы некоторые либералы восприняли не как временные трудности, а как свидетельство бесплодности политической борьбы как таковой. Их скептицизм в отношении существующей «конституционной» системы и вытекающее отсюда недоверие к политическим и правовым формам защиты свободы привели к переоценке внутренних и духовных измерений свободы. Как писала Ф. Нэтеркотт, многие либеральные мыслители теперь «утверждали, что светская, рациональная концепция негативной свободы должна быть заменена религиозным видением человека и культуры» [Nethercott 2010:252].

Это вновь вошедшее в моду акцентирование внимания на возможной близости между либеральными ценностями и религиозным мировоззрением в России на рубеже XIX–XX веков было частью более широкого процесса обращения российского общества к вере, что только усилилось после 1905 года. По мнению Н. М. Зернова, этот возродившийся интерес к религии был так силен, что тот период можно было назвать «русским религиозным возрождением XX века» [Зернов 1991]. После вышедших в апреле 1905 года и октябре 1906 года указов о веротерпимости[247]начался расцвет духовных течений, восходящих к православию и протестантизму, который совпал со значительным всплеском общественного интереса к оккультизму, теософии и эсхатологии.

Этот уклон в сторону религиозного мистицизма в вопросах веры сопровождался обращением все большего числа российских интеллектуалов к эстетизму и многочисленными попытками наделить символическим смыслом события прошлого и настоящего [Rosenthal 2010: 242; Rosenthal 1977; Bristol 1985]. Тенденция проявилась в стремлении обсуждать как свободу, так и Революцию 1905 года с помощью символических терминов и понятий. Писатель-символист Д. С. Мережковский, поднимавший в своем творчестве множество важнейших тем того времени, воспринимал Первую русскую революцию как прелюдию ко Второму пришествию – новой эпохе в истории человечества, когда теократия позволит преодолеть все возможные конфликты между личностью и обществом[248]. Его соратник по символизму В. И. Иванов (1866–1949) создал идею общества, населенного мистическими существами, которые стремятся слиться друг с другом через любовь, противостоя эмпирическим личностям, чьи общественные интересы и права защищены законом[249]. Бердяев же утверждал, что исторический прогресс возможен только тогда, когда человечество очищается «от всякой скверны во имя Божие» [Бердяев 19076; Бердяев 1998: 80]. Эти и другие примеры такого рода являются образцами того, что Р. Берд называл «дискурсом, вдохновленным апокалиптическими образами конца света, часто не учитывающим ни того, как он будет достигнут, ни сложностей исторического процесса» [Bird 2010: 268][250].