Либеральные идеи в царской России. От Екатерины Великой и до революции

Милюков родился в 1859 году в Москве, и его интеллектуальные способности и тяга к знаниям проявились еще в подростковом возрасте[375]. В 1877 году, через год после возвращения Ковалевского из-за границы, Милюков поступил в Московский университет и скоро оказался принят в «кружок молодых профессоров», чьи научные интересы, склонность к использованию сравнительного метода и увлеченность идеями таких авторов, как Конт и Спенсер, во многом определили его дальнейшую судьбу [Милюков 1955, 1: 86–89][376]. Под влиянием двух выдающихся историков, П. Г. Виноградова и В. О. Ключевского, которые убедили его в том, что историю необходимо изучать максимально широко, при этом научными методами, Милюков остановил свой выбор профессии именно на истории [Милюков 1955, 1: 87][377]. В своем «Курсе русской истории», который до публикации в 1904 году представлял собой просто цикл университетских лекций, Ключевский утверждал, что история любой нации находит отражение в универсальных исторических процессах (эту идею Милюков впоследствии воспроизвел в «Очерках по истории русской культуры»)[378]. В этом смысле Ключевский и его ученик Милюков пытались преодолеть противоречие между двумя концепциями российской истории, согласно одной из которых у России есть свой особый путь, а согласно другой она развивается в том же направлении, что и другие европейские страны. В последующие годы многие работы Милюкова по российской истории были посвящены поиску закономерностей исторического процесса, где он уделял особое внимание истории различных институтов и идей.

Позитивизм и историзм Милюкова проявлялись в том, что в человеческой личности он видел прежде всего продукт исторической эпохи и социальных законов[379]. В «Очерках по истории российской культуры» он писал, что «весь процесс человеческой эволюции совершается под влиянием могущественного импульса – необходимости приспособиться к окружающей среде», хотя и указывал на то, что эгоистичные мотивы человеческих поступков могут быть разными в зависимости от обстоятельств времени и места[380]. Однако, поскольку поведение человека априори было определено законами истории, Милюков указывал, что деятельность личности «есть только одно из видоизменений причинной связи явлений: это тот же закономерный процесс, перенесенный из области внешнего мира в область психической жизни». Даже признавая тот факт, что отдельные личности могут оказывать влияние на ход истории хотя бы временно, Милюков утверждал, что их свобода принципиально ограничена и что «свободное творчество личности никоим образом нельзя противопоставлять законам исторического процесса, так как и самое это творчество входит в рамки тех же самых законов» [Милюков 1896–1903,1:8]. Впрочем, говоря о закономерностях социального развития, Милюков подчеркивал, что историческая реальность зависит от бесконечно разных географических, климатических, культурных и прочих условий и задача историка состоит в том, чтобы объяснить эту реальность «в данной конкретной форме». Признав, что в том или ином историческом контексте эти закономерности могут меняться, Милюков сделал шаг в сторону от беспримесного исторического детерминизма, сохранив при этом свою убежденность в существовании «внутренних законов общественной эволюции» [Там же: 12–13].

Как историк и политик, он стоял на тех позициях, что эмпирические данные подтверждают гипотезу о существовании определенных закономерностей исторического процесса, притом что абстрактные идеалы всегда обретают реальную форму только в конкретных исторических обстоятельствах. Хотя Россия развивается, скорее, по образцу западноевропейских стран, в ее эволюции есть определенные особенности, благодаря которым она следует своим путем. Размышляя о многообразии этих путей развития, Милюков писал, что, «несмотря на схожесть целей и общее направление движения, условия, при которых в разных странах происходит прогресс, могут сильно отличаться друг от друга» [Milyoukov 1905: 19]. Его сравнение России и Запада (который он по большей части изображал как высшую ступень политической эволюции) имело образовательный характер: он писал, что «ближайшее знакомство с чужим национальным типом бывает на практике первым толчком, вызывающим перемены в сложившейся форме национального сознания»[381].