Либеральные реформы при нелиберальном режиме

Этот подход идеально совпадал с идеологией кооперативного «движения». Его сторонники видели в кооперативах золотую середину между социализмом и капитализмом, отвергая, например, «капиталистический закон “железной необходимости” и социалистический закон “исторической необходимости”»[666]. Но весь их сарказм был припасен только для капитализма, а о социализме они предпочитали помалкивать. Они мечтали об «уничтожении капиталистической прибыли и эксплуатации»[667] и развивали сеть кооперативов как средство борьбы против «эксплуатации трудящихся представителями денежного, товарного и производительного»[668]. В антикапиталистических настроениях они видели «главный цемент, соединяющий великую кооперативную семью в одно целое»[669]. Для активистов этого движения кооперативы никогда не были одним из нескольких путей к добровольному сотрудничеству людей, стремящихся улучшить свое материальное положение – а ведь именно так действуют взрослые люди в условиях капитализма[670].

Эти антикапиталистические взгляды были, по сути дела, встроены в контролируемый государством процесс кооперативного кредитования. Один докладчик на ведомственной конференции, например, доказывал, что практика кредитования под залог противоречила бы идее, которую пытаются донести до общества государственные кредиторы – необходимо «понизить капитал из роли хозяина до роли слуги, обслуживающего интересы трудового населения»[671].

Едва ли кого‐нибудь может удивить тот факт, что часть российской интеллигенции была охвачена антикапиталистическими настроениями, но вот союз между кооперативным движением и царским режимом может показаться поразительным. Движение получало от государства деньги в обмен на подконтрольность и отказ от независимости, а государство за свои деньги и риск оказаться помощником подрывных организаций получало механизм подъема крестьянского благосостояния (как оно понимало этот вопрос)[672] и возможность следить за деятельностью потенциальных нарушителей порядка. Можно было бы предположить, что антикапиталистическая риторика кооператоров должна была вызвать отвращение царских чиновников, но этого не было.

На деле в высших кругах российского общества, в которых доминировали консервативно настроенные аграрии, господствовала враждебность к капитализму. Они, совершенно как марксисты, видели в капитализме предтечу социализма[673] и считали его чуждым не только России, но даже «русской душе»[674]. Были определенные основания для идеи о том, что русский склад ума плохо согласуется с капитализмом. Не говоря уж об огромной роли явно иностранного капитала, роль этнических меньшинств в учреждении и управлении российскими корпорациями многократно превосходила их долю в численности населения. Русские немцы, например, составляли всего 1,4 % населения, но среди учредителей корпораций в 1896–1900 гг. их было 20,3 %, а к 1914 г. они составили 19,3 % их руководителей[675]. При этом доля этнических русских была явно завышена в силу их возможностей манипулировать связями при дворе для того, чтобы деформировать рынок[676].

В свете сказанного выше в том факте, что режим поддерживал кооперативное движение, которое было явно враждебно идеям аграрной реформы, нет ничего удивительного. Это всего лишь свидетельство слабости российского либерализма в период, на который пришелся его предреволюционный пик.

На практике правительство, поддерживая кооперативное движение, вытесняло частных капиталистов, работавших в рамках рыночных ограничений, поскольку могло ссужать мелкими порциями казенные деньги, не особо заботясь о возврате средств. Чиновники, контролировавшие кредитование кооперативов, отказывали тем из них, в правлении которых находились «торгаши» или люди, которых можно было в этом заподозрить. Инспекторы противопоставляли торговцам «крестьян‐производителей»[677] и с возмущением говорили о «вопиющем торгашестве», т. е. о «перепродаже товаров с присвоением разницы в цене»[678]. Инспекторы доходили даже до того, что отказывали в ссудах тем кооперативам, в правление которых входили «влиятельные люди», такие как деревенские писцы[679]. Один инспектор добивался того, чтобы сравнительно независимый кооператив отказался от помощи двух образованных местных людей – священника и счетовода, которые даже не входили в состав правления. Не достигнув успеха прямым натиском, он все‐таки восторжествовал, добившись через губернатора, чтобы священника сослали в монастырь, а счетовода призвали в армию[680]. Крестьяне, быстро научившиеся подыгрывать предубеждению начальства, били на жалость, изображая полную неприспособленность к жизни. Один, добиваясь увеличения ссуды для своего кооператива, упирал на «темноту» и «беззащитность» его членов, а инспектор жизнерадостно опубликовал это исполненное самоуничижительной верноподданности письмо в журнале под заголовком «Наша темнота»[681].