Как могло бы развиваться и крепнуть участие крестьян в жизни гражданского общества? Во‐первых, крестьяне, которые стали фермерами, а особенно те, кто добились достаточно высокого материального положения, захотели бы играть политическую роль. Во‐вторых, фермеры вошли бы в добровольные организации горожан, где смогли бы наладить контакты и овладеть искусством убеждать и организовывать. Фермеры смогли бы выйти за пределы общины и проявили бы свои организаторские таланты на более широком поприще. Многие из таких добровольных объединений носили бы неполитический характер и заботились о всяческом улучшении общественной жизни – о создании библиотек, больниц, пожарных команд и пр., заложив основу для политических действий. Тем самым они постепенно преодолевали бы разобщенность, которая, согласно Марксу, обрекает крестьян на политическое бессилие. Подобно тому, как в Кении зажиточные фермеры доказали свою способность отстаивать интересы сельскохозяйственных производителей в целом (см. главу 1), то же самое смогли бы сделать и русские крестьяне, превратившиеся в настоящих фермеров, – и они сумели бы сплотиться, чтобы противодействовать хищническим поползновениям государства.
Хотя нелиберальные режимы редко, а может и никогда, не идут на добровольный отказ от власти, они добровольно
Более чем через 10 лет после развала СССР права собственности в деревне соответствуют требованиям современного сельского хозяйства не в большей, а пожалуй, и в меньшей степени, чем в то время, когда Столыпин стал премьер‐министром[685]
. Реформирование сельского хозяйства привлекает намного меньшее внимание общественности, чем это было в преддверии столыпинских реформ, и получает намного меньше ресурсов – вспомните про обучение землемеров и финансовую помощь на создание хуторов и отрубов. Недостаток внимания объясняется, несомненно, тем, что сегодня роль сельского хозяйства в экономике намного скромнее, а в деревнях не копится потенциал бунта и насилия. Перспективы реформ мрачны и по той причине, что деревенское население в России не растет, а стареет, и любое начинание в этой области рискует увязнуть в обязательствах по содержанию деревенских стариков[686].На повестке дня опять приватизация, хотя с совершенно иной точки зрения. Сегодня большая часть сельскохозяйственных земель номинально находится в частной собственности, но собственниками являются корпоративные преемники советских колхозов и совхозов. Члены этих образований владеют «земельными паями». Но это всего лишь абстрактные права – земля не разделена, и контролируют ее всевозможные акционерные общества, нередко арендующие ее у держателей паев. Размер этих акционерных обществ – по большей части продукт советской гигантомании, а не ответственных решений частных лиц и фирм, реагирующих на рыночные условия[687]
. Не существует рынка корпоративного контроля над этими мастодонтами, и нет практики дробления корпоративной собственности на более управляемые и производительные единицы. В этих акционерных обществах отсутсвует структура управления, которая обеспечивала бы заинтересованность менеджеров в дроблении предприятий на более производительные структуры или позволяла людям внизу легко добиваться такого дробления. Тем временем незначительные по площади приусадебные хозяйства демонстрируют куда большую продуктивность и прибыльность, чем огромные площади бывших коллективных хозяйств, и производят сегодня даже бóльшую долю продукции, чем в советские времена (в 1998 г. 57 % общей стоимости сельскохозяйственной продукции по сравнению с 26 % в 1990 г.)[688].Решение о приватизации принято, но провести его в жизнь непросто. В 2002 г. был принят закон «Об обороте земель сельскохозяйственного назначения», дающий каждому владельцу земельного пая право требовать выделения отдельного участка земли[689]
. Но правительство еще не установило примирительные процедуры, которых требует закон для разрешения споров между сельскохозяйственным предприятием и одним из его членов, пытающимся реализовать свое право. Опыт столыпинской реформы свидетельствует о том, что споры могут быть очень ожесточенными. Люди, собирающиеся выделиться, принимают это решение в разное время; предпочитающие остаться в коллективе не захотят молча смотреть на то, как их имущество растаскивается по частям.