Личность и общество в анархистском мировоззрении

В эти свои последние годы (1921–1935) Боровой продолжал писать «в стол», в многочисленных статьях и книгах полемизируя с марксизмом и большевизмом, развивая и углубляя анархическую теорию и осмысливая трагический опыт Великой российской революции 1917–1921 (статьи: «Экономический материализм», «Власть» и другие, огромная книга мемуаров, фундаментальное исследование «Достоевский», дневники). Хотя очевидна определенная самоцензура в этих поздних работах (демонстративно ни разу не упоминается имя И.В. Сталина, а идеи В.И. Ленина толкуются в нарочито «анархическом» духе (на основе его наиболее «либертарной» книги «Государство и революция»)), и автор стремится избегать прямых политических оценок, предпочитая выразительные умолчания, но сочинения Борового в целом демонстрируют его духовную независимость, верность идеям анархизма и резко критическое отношение к большевистскому режиму, к его пропагандистской и репрессивной машине, подавлению и нивелировке личности, упрощенному идеологическому истолкованию культуры и философии. Противостояние большевистской диктатуре у философа происходило «на трех уровнях»: во-первых, на «человеческом», экзистенциальном, – как сохранение верности себе, своим убеждениям и товарищам, неучастие во всеобщем нарастающем поистине кафкианском коллективном безумии; во-вторых, на «общественном» – активная пропаганда и защита анархизма в лекциях, статьях, письмах, разговорах, работа в сужающемся легальном поле общественных организаций с готовностью перейти к подпольной борьбе; в-третьих, на «идейном» уровне – как полемика против большевизма и марксизма (с его детерминизмом и авторитаризмом), анализ «советской» реальности, критика штампов пропаганды и оснований идеологии правящего режима (бездушного рационализма, самодовольного сциентизма, казенного коллективизма, «религии прогресса» и «социалистической эсхатологии», отрицания личности во имя «общего», отрицания настоящего во имя «будущего», отрицания жизни во имя рационалистических догм). Допуская, что государственный социализм способен накормить голодных и решить хозяйственные проблемы общества, Боровой предвидел, что в будущем произойдет восстание личности против нивелирующего государственного «социалистического шовинизма» во имя личной свободы.

Крупнейший теоретик российского постклассического анархизма (а не просто «идеолог» или «публицист»), Боровой стремился вывести анархизм к новым идейным горизонтам, переоткрыв полузабытого Бакунина и преодолев кропоткианство, осмыслить социальные и духовные реалии ХХ века (с тоталитаризмом, массовым обществом, мировыми войнами и крахом модерна).

Летом 1927 года анархист участвовал в попытке создания «Бюро по защите Сакко и Ванцетти», организованного по инициативе В.В. Бармаша. Встретив препятствия проведению легального митинга в защиту приговоренных к казни в США анархистов со стороны властей, члены Бюро пришли к выводу о невозможности легальной анархической работы в СССР и необходимости перехода к подпольной деятельности. С конца 1927 Алексей Боровой входил в группу во главе с Бармашем и Н.И. Рогдаевым, большинство членов которой ориентировались на «Платформу» Аршинова и Махно и стремились организовать подпольную «Партию анархистов-коммунистов».

В 1927–1928 годах Боровой при участии Рогдаева и Бармаша подготовил рукопись книги «Большевистская диктатура в свете анархизма. Десять лет советской власти», тайно отправленную за границу и изданную группой «Дело труда» в Париже в 1928 (без указания имен авторов) и представлявшую собой подробную, резкую и сокрушительную критику советского режима без оглядки на цензуру. Признавая, что «Октябрьская революция была крушением марксистских схем», Алексей Боровой констатировал, что «большевики, не брезгая грязной работой, не беспокоясь о чистоте репутации, об исторических апологиях и возмездиях, возводили казармы и застенки, чтобы запрятать туда сверхпрограммные стихии и подчинить их единственно непреложному и непогрешимому уставу непогрешимой партии большевиков», в результате чего «массы не устояли перед посулами нового хозяина и получили палку, какой не знала и дореволюционная Россия». Анархическая стихия Великой российской революции, стихия народного самоуправления и низовой самоорганизации, была задавлена гранитом большевистской диктатуры и свирепой государственнической реакции в одеждах революции.