Личность и общество в анархистском мировоззрении

Но какими бы чувствами и мотивами мы ни постулировали высшего начала, долженствующего спаять взаимоотталкивающиеся элементы понятия личности, при более глубоком раскрытии их содержания и они оказываются бессильными сделать это и возвращают нас неизбежно к признанию неразрешимости антиномий.

Вводя понятие братства как высшего регулятивного принципа нашего индивидуального поведения, мы вновь и вновь встречаемся с вопросами и сомнениями, неустранимыми ни ссылками на внешний, совершеннейший принцип, ни отдельными эмпирическими примерами якобы достигнутого равновесия.

Что же именно может быть уступлено личностью во имя братства? Действительно ли братство – есть высший и авторитетнейший принцип, перед которым в бессилии должны остановиться всякие попытки индивидуального самоутверждения, для которого личность может жертвовать собой целиком, без остатка? Может ли личность в отказе от личного своеобразия найти последнее решение тревожащих ее вопросов и сомнений? Может ли наконец братство почитать себя совершенным порядком человеческого общения, если совершенство это может быть куплено ценой отказа индивидуальности от всего личного, только ей принадлежащего?

Не было ли бы такое братство, даже предполагая заключенным в нем высший любовный смысл, на который способен человек, регрессом с точки зрения объективных идеалов современного человечества?

Никто не может оспаривать законности таких сомнений.

И мы полагаем, что разрешение основного противоречия «общего» и «индивидуального» через братство носит гораздо более гипнотизирующий, чем подлинно разрешающий характер.

Не будем говорить уже о непрочности братства, выводимого из эгоистических побуждений человека или его автоматических привычек. Братство, построенное на меркантилистическом расчете, отрицает само себя; оно – первый и беспощадный враг свободы, равенства, а, следовательно, личности.

Но и чувство братства, продиктованное альтруистическими мотивами, в современной личности является гораздо более словесной формулой, чем действительной нормой поведения. Верить в то, чтобы это чувство стало высшим регулятивным принципом в жизни человека значило бы верить в чудо совершенного преображения человеческой природы.

Человек – в полноте его известных нам психофизиологических свойств – насквозь антагонистичен. В нем самом – узлы противоречий, диктующих ему решения противоположного характера. И эти живые антагонизмы не могут найти разрешения в утверждении каких-либо синтетических формул, или открытых чисто спекулятивным путем, или построенных на наблюдении отдельных, произвольно отобранных свойств человеческой природы.

Надындивидуальный характер личности. – Проблема «личности» и ее «свободы» в философии С. Трубецкого. – Соборный характер человеческого сознания

Вернемся к нашему прерванному анализу человеческой личности.

Мы говорили уже выше, что человек на всех ступенях его исторического развития есть существо общественное.

И огромная часть каждого «я» не только слагается под влиянием известных указаний и велений общественной организации, но предопределяется уже с первых шагов ее сознательной деятельности предшествующим ему развитием общественности. С момента нашего явления на свет мы приобщаемся к огромному фонду верований, мыслей, традиций, практических навыков, добытых, накопленных и отобранных предшествующим историческим опытом. И так же, как культурный опыт научил нас наиболее экономичными и верными средствами оберегать физический наш организм, так сознательно и бессознательно усваиваем мы тысячи готовых способов воздействия на нашу психическую организацию. И прежде чем отдельное «я» получит возможность свободного, сознательного отбора идей и чувств, близких его психофизиологической организации, она получит немало готовых целей и средств к их достижению из лаборатории исторической общественности.

Так каждая личность – помимо собственного субъективно только ей принадлежащего мира, живет в своем сознании еще сверхличным надындивидуальным, сообщаемым ей извне стоящими силами.

Именно этой частью моего сознания я принимаю объективные ценности, творимые миром. Оставаясь в этом сознании самостоятельной сущностью, независимым «я» – я сливаюсь с окружающим меня человеческим миром, делаю своим близким, неотделимым от меня его творчество, его страдания, его радости. Этой именно способностью перешагнуть пределы сферы субъективных чувствований – объясняется возможность и оправдание объективных ценностей – в общежительном плане – тех учреждений, которые создает коллектив без видимой моей санкции на это.

У одного из современных нам философов мы находим превосходное исследование проблемы «личности» и ее «свободы» в направлении, чрезвычайно близком нашим утверждениям. Это исследование принадлежит С. Трубецкому[65].