Личность и общество в анархистском мировоззрении

Мы позволили себе сделать это обширное отступление потому, что основной ряд мыслей Трубецкого, опирающихся одинаково на анализ сознания в связи с прогрессивно развивающимися явлениями жизни, как и на внутренний анализ сознания – подтверждают вполне те положения, которые лежат в основе и нашего рассуждения[68].

Анархизм также не знает изолированной личности, он также утверждает, что каждое самоопределяющееся «я» – в его целом – есть прежде всего продукт общественности; он понимает, что не только отрицания наши, но и самые пламенные порицания наши строятся на материале, который дает многовековая человеческая культура. Индивидуальность всюду связана с родом, человек с историей, его сознание с вселенским сознанием[69].

Но крепкие нити, связывающие нас с отдаленнейшими временами и с забытыми предками, никогда не завяжутся для нас фаталистическим узлом.

Каждый из нас может и должен быть свободным; каждое «я» может быть творцом и должно им стать. Переработав в горниле своих чувствований то, что дают ему другие «я», то, что предлагает ему культурный опыт, сообщив своему «делу» нестираемый трепет своей индивидуальности, творец несет в вечно растущий человеческий фонд свое, новое и так влияет на образование всех будущих «я».

Разве этот непрерывный рост человеческого творчества, где прошлое, настоящее и будущее связаны одним бушующим потоком, где каждое мгновение живет идеей вечности, где всему свободному и человеческому суждено бессмертие, где отдельный творец есть лишь капля в вздымающемся океане человеческой воли, не родит могучего оптимистического чувства? Именно в идеях непрерывности и связности почерпнули радостный свой пафос знаменитые системы оптимизма – Лейбница, Гердера.

Органический параллелизм в судьбах личности и общества. – Противоречия в учении К. Михайловского. – Рост и успехи современной индивидуальности

В способности и вместе необходимости для каждого человека как члена общения растворить до конца известную часть своего существа в общем надличном деле, в согласии его воли на известные самоограничения в целях утверждения и сохранения объективных ценностей, коренится глубокий параллелизм в судьбах личность и общества.

Личность так же заинтересована в совершенном обществе, как общество – в совершенной личности. Оба понятия – личности и общества – соотносительные вообще, в этом смысле – члены одного высшего единства. И доброе, положительное для одного не может быть иным для другого и обратно.

Работа, реформа, революция, утверждая высокое значение творящей личности, повышают объективную ценность прогрессирующего общественного порядка. Успехи общественности сообщают высокую ценность личностям, к ней принадлежащим, хотя бы непосредственно и не участвующим в них.

Но здесь же – в этой глубокой связности личности и общества, «я» и совокупности «не-я», таится для первой как слабейшего члена единства – величайшая опасность. Надындивидуальное склонно пропитать все поры личного существования. Печать исторической общественности ложится на разум, чувство, волю, личность, стремясь стереть ее оригинальность. «Я» – в своеобразии моих качеств – тускнеет, как будто уступает место очеловеченной социальной категории, которая хочет, мыслит, ищет, действует по рецептам общества. «Я» перестаю быть «я», а делаюсь министром, рабочим, адвокатом или врачом. Общество же есть исторический порядок множественности таких «я» – социально обусловленных и входящих, как отдельное звено, в общую цепь социального детерминизма.

Это «я» – несвободно. Про это «я» сказал Ницше: «Индивидуум становится робким и мнительным; он более не смеет верить в себя… Он прячется в свой внутренний мир, снаружи не видно никаких его признаков…» И если бы этим «я», спрятанным в «универсальный мещанский сюртук», кончалось каждое «я», не выросло бы и антиномии, интересующей нас.

Но личность не исчерпывается тем, что она есть – стадное животное, социальная категория. Как было сказано выше, наряду с общественными сторонами своего существования, он есть специфический фонд исканий, чувствований, воли, отличающихся от всех иных своеобразием своих качеств и деятельности. И это глубокое, независимое от внешних влияний «я» – помимо внутренних его конфликтов (стадности и индивидуальности) – находится в принципиальной вражде с постоянно пытающимися покуситься на автономию его, преходящими формами общественности. Это «я», самостоятельно волящее и действенное и превращает былинку, атом, подробность мироздания в самостоятельную цель, центральный узел мировых загадок, сосредоточие мира[70].