— Честно говоря, я к ним почти никак не отношусь, — хмыкнул я, развеселившись. — Конечно, если они мне не мешают.
— Как будто мы с вами в одну автошколу ходили, — съязвил Лу. — Но интересно другое. Иногда я испытываю совсем иные чувства к водителям. Например, порой мне приходит в голову, что все они так же спешат, как и я, так же поглощены собственной жизнью, как и я — своей. И когда я отбрасываю шоры по отношению к ним, вижу в них совершенно других людей. Мне кажется, что я их понимаю, хотя, собственно, почти ничего о них не знаю.
— Да, — кивнул я, — знакомое ощущение.
— Отлично. Вы знаете, о чем я говорю. Держа этот пример в голове, перейдем к поставленному вопросу. Думаю, вас беспокоит: чтобы не надевать шоры, не придется ли делать для других все пришедшее в голову? Это может показаться утомительным или даже безрассудным. Правильно?
— Да. Можно и так сказать.
— Что ж, — продолжил Лу, — нужно понять, действительно ли отсутствие шор порождает обременительные обязательства, которые вас так беспокоят. Давайте рассмотрим отношение к водителям машин, находящихся намного впереди меня или намного сзади. Сильно ли отсутствие шор повлияет на мое поведение применительно
— Полагаю, что нет.
— А что насчет более близких ко мне водителей? Изменит ли что-то отсутствие у меня шор
— Скорее, да.
— Так что делать? Как я могу вести себя иначе?
Я вспомнил, как разглядел соседа в зеркало заднего вида.
— Например, реже их подрезать.
— Отлично. Что еще?
— Вести машину более аккуратно, более разумно. Кто знает, — добавил я, вспомнив, как уничижительно смотрел на человека, оказавшегося знакомым, — может, вы и улыбаться будете чаще.
— Что ж, очень хорошо. Скажите, эти изменения в поведении кажутся вам утомительными или обременительными?
— Вообще-то нет.
— Итак, в этом случае незашоренность и отношение к другим как к себе не означают, что я утону под грузом обременительных обязательств. Они лишь значат, что, ведя машину, бродя по магазинам или делая что-то еще, я вижу в окружающих людей и ценю в них это.
В других случаях, — продолжал он, — отказ от шор может означать, что я отвергаю предрассудки, которые имел в отношении тех, кто не похож на меня — например, людей другой расы, веры или культуры. Я буду менее критичен, видя в них личности, а не объекты. Буду с ними более обходительным и уважительным. Еще раз спрошу: эти изменения кажутся вам обременительными?
Я покачал головой:
— Напротив, они высвобождают.
— Я тоже так считаю, — сказал Лу. — Но добавлю еще кое-что. — Он облокотился на стол. — Порой
Как мы уже говорили, чтобы снова не надеть шоры, необходимо сделать что-то для этих людей, следуя побуждениям, которые диктует незашоренность. Однако крайне важно помнить: это необязательно означает, будто делать для них все что угодно будет идеально. Дело в том, что у нас есть
Пусть наши действия не идеальны, но мы делаем то, что можем, потому что
Лу пристально посмотрел на меня.
— Вам же рассказывали про самооправдывающие образы, правда?
— Да.
— Тогда вы понимаете, насколько неуверенно чувствует себя зашоренный человек, когда стремится искать доказательства того, что он, например, разумен, достоин, благороден. Постоянно демонстрировать добродетель крайне утомительно. На самом деле мы устаем скорее не из-за обязательств по отношению к другим, а от вызванного зашоренностью отчаянного желания доказать что-то
«А действительно, — подумал я. — Вчера впервые за много лет я действительно решил сделать что-то для Лоры и Тодда. И этот вечер был для меня самым легким за долгие годы».
Лу продолжал молчать, а Бад спросил:
— Мы помогли ответить на ваш вопрос, Том?
— Да, очень.
Улыбнувшись, я поблагодарил Лу. Тот кивнул мне и снова устроился на стуле с видимым удовлетворением. Он смотрел куда-то вдаль, в окно. Мы с Бадом ждали, пока он заговорит.