– Но, Арчи, ты ведь видел Дору и наверняка не можешь отказать ей в исключительности. Любой может быть предан нанимателю – их миллионы, ежедневно, постоянно. Но это всего лишь одна из тупейших и вульгарнейших разновидностей преданности. Нам нет необходимости, даже если бы мы и могли, строить догадки относительно начала зарождения в груди Доры сочувствия, когда она ощутила горькие муки в сердце романтического калеки. Мне хотелось бы верить, что это была пристойная и благородная сделка, в которой Пол Чапин предложил заплатить ей – и заплатил, – чтобы она раздобыла перчатки, которые носила его недостижимая возлюбленная, но, боюсь, все произошло отнюдь не так. Увидев Дору, я заподозрил, что она посвятила себя служению любовной истории, что и оказалось ее преданностью. Этим же можно объяснить и продолжающиеся визиты к миссис Бертон, когда замужество освободило ее от необходимости работы. Несомненно, время от времени добавляются и свежие экземпляры. Какая удача для Чапина! Благоухание возлюбленной, интимный текстиль прямо с кожи его обожаемой доставляются ему по первому же требованию. Более того: пальцы, что всего лишь час назад играли с волосами его дамы сердца, теперь передают ему чашку вечернего кофе. Он ежедневно наслаждается самой что ни на есть утонченной близостью с предметом своей страсти, при этом совершенно избегая вынужденных и банальных контактов, обычно доставляющих удовольствие сомнительной пользы. Столь много для личностной выгоды – своеобразной жажды, именуемой душевной. Истинно, человечество не может продолжаться без подобного. Но вот биологическая проблема – дело совершенно иное.
Орри Кэтер изрек:
– В армии я знал одного парня, который перед отходом ко сну имел обыкновение доставать носовой платок девушки и целовать его. Однажды двое из нас стащили этот платочек из его рубашки и чем-то пропитали. Слышали бы вы того парня, когда он уткнулся носом в него тем вечером. Он сжег его, а потом лежал и плакал, вот так вот.
Я отозвался:
– Какие же надо иметь мозги, чтобы додуматься до такого.
Вулф взглянул на Орри, на несколько секунд прикрыл глаза, вновь открыл их и сказал:
– В этой коллекции нет вездесущих платков. Мистер Чапин – эпикуреец. Арчи, сложи все обратно в шкатулку, и аккуратнее, запри, снова упакуй и подыщи для нее место в кабинете. Орри, можешь продолжать. Задача тебе известна. Ты не предоставил разрешения нашего дела, зато приподнял занавес в другую комнату здания, которое мы исследуем. Позвони в пять минут седьмого, как обычно.
Посвистывая, Орри вышел в прихожую.
Глава 12
У меня тоже была элегантная кожаная вещица – не такая большая, как шкатулка с сокровищами Пола Чапина, зато более разукрашенная. В ту среду, около пяти часов, я сидел за своим столом и, убивая время в ожидании ранее позвонившего посетителя, достал ее из внутреннего нагрудного кармана и принялся разглядывать: она всего-то была у меня пару недель. То был футляр из коричневой страусиной кожи, тисненный золотом. На одной стороне изящные линии переплетались с орхидеями, выделанными столь искусно, что можно было с уверенностью заявить, что в качестве образца Вулф предоставил мастеру каттлеи. Другую сторону сплошь покрывали кольты, пятьдесят два безупречных золотых пистолетика, направленные в центр. Внутри было отпечатано золотом: «А. Г. от Н. В.». Вулф подарил мне его двадцать третьего октября, за обеденным столом, хотя я даже и не подозревал, что ему известна дата моего рождения. Я хранил в этом футляре водительские права и удостоверения полицейского и пожарного. И я не поменял бы его на весь Нью-Йорк, даже если бы к нему добавили еще парочку приличных пригородов.
Когда зашел Фриц и сообщил, что явился инспектор Кремер, я убрал футляр обратно в карман.
Усадив Кремера в кресло, я отправился наверх в оранжерею. Вулф вместе с Хорстманом стоял возле стола для пересадок. Он подкармливал растения корнем чистоуста и наклонился понюхать его. Под рукой у него было где-то с десяток горшков одонтоглоссумов-переростков. Я ждал, пока он не обернется, и во рту у меня пересохло.
– Ну?
Я сглотнул:
– Кремер внизу. Суровый инспектор.
– И что? Ты же слышал, как я разговаривал с ним по телефону.
– Послушайте, – начал я, – я хочу, чтобы вы ясно поняли. Я поднялся сюда только по той причине, что подумал: быть может, вы изменили решение и захотите с ним повидаться. «Да» или «нет» будет достаточно. Если вы наорете на меня, это будет всего лишь детским садом. Вам известно, что я думаю.
Вулф открыл глаза чуть пошире, подмигнул мне левым глазом, потом еще раз и снова повернулся к столу. Мне только и оставалось, что смотреть на его широченную спину, которую вполне можно было бы использовать в качестве надувной игрушки на манхэттенском параде в День благодарения. Он обратился к Хорстману:
– Достаточно. Давай уголь. Думаю, обойдемся без сфагнума.
Я вернулся в кабинет и сообщил Кремеру:
– Мистер Вулф не может спуститься. Он слишком слаб.