Лига перепуганных мужчин

То же самое наблюдалось и тогда, когда нам подворачивалось дело. Тысячу раз мне так и хотелось пнуть его, пока он неспешно двигался к лифту, чтобы натешиться с растениями наверху, или же читал какую-нибудь книгу, смакуя каждую фразу, или же обсуждал с Фрицем лучшее место для хранения сушеных трав. Я же в это время носился вокруг с оглушительным лаем и ожидал, что он укажет мне верную нору. Я признаю, что он был великим человеком. Когда он называл себя гением, то имел все основания говорить это на полном серьезе, вне зависимости от того, какой смысл вкладывал в это он сам. Я признаю, что из-за всех этих его пустяков мы ни разу не прогадали. Но поскольку я всего лишь человек, то никак не мог избавиться от желания хорошенько наподдать ему только потому, что он гений. И порой я оказывался на волоске от этого, особенно когда он вещал нечто вроде: «Терпение, Арчи. Если ты съешь незрелое яблоко, то единственное, чего добьешься, – это резей в животе».

Что ж, в ту среду после ланча настроение мое оставляло желать лучшего. Вулф не только проявлял равнодушие, но и – даже хуже – поступал мне наперекор. Он не стал телеграфировать тому парню в Риме, чтобы тот переговорил с Сантини. Сказал, это бесполезно, и ожидал, будто я поверю ему на слово. Он пальцем о палец не ударил, чтобы помочь мне изобрести силок, которым мы смогли бы затащить Леопольда Элкуса в кабинет, – мол, это тоже бесполезно. Он целиком сосредоточился на книге, хотя я старательно его доставал. Заявил, что в этом деле есть только два человека, с которыми он хоть как-то склонен переговорить: Эндрю Хиббард и Пол Чапин. К разговору с Чапином он пока еще не был готов, а где находится Хиббард, Вулф не знал, так же как и жив он или мертв. Мне было известно, что Сол Пензер каждое утро и вечер наведывается в морги осматривать трупы, но чем он еще занимается, этого я не ведал. Еще я узнал, что тем утром Вулф разговаривал по телефону с инспектором Кремером, но радоваться здесь было нечему, поскольку Кремер сделал по Чапину все, что было в его силах, еще на прошлой неделе и бодрствовал только из необходимости рутинных занятий.

Сол перезвонил около полудня, и Вулф поговорил с ним из кухни, пока я прохлаждался на улице с Питни Скоттом. Чуть позже двух позвонил и Фред Даркин. Он поведал, что Пол Чапин посетил парикмахерскую и аптеку, что городской детектив и парень в коричневой кепке и розовом галстуке все еще на посту и он, Даркин, подумывает о создании клуба. Вулф продолжал читать. Без четверти три позвонил Орри Кэтер и сообщил, что раздобыл кое-что и хотел бы показать это нам, а еще спросил, можно ли ему заехать с этим, он находится у станции метро на Четырнадцатой улице. Я ответил ему: давай. Затем, буквально перед самым приездом Орри, раздался еще один звонок, заставивший Вулфа отложить книгу. Это оказался архитектор Фаррелл, и Вулф поговорил с ним. Тот отчитался, что ланч с мистером Оглиторпом прошел весьма мило, Фаррелл жестко поспорил с ним, но в конечном счете уговорил его. Он как раз и звонил из издательства. Пол Чапин несколько раз находил целесообразным воспользоваться тамошней пишущей машинкой, но вот которой или которыми – относительно этого к согласию так и не пришли, потому он собирался взять образцы печати с целого десятка. Вулф напутствовал Фаррелла, чтобы тот не забыл обозначить на каждом образце заводской номер машинки.

Когда он повесил трубку, я счел своим долгом высказаться:

– Ладно, здесь как будто что-то двигается. Но даже если вы и повесите предупреждения на Чапина, это будет только начало. Со смертью Харрисона отбой, ее вы к нему ни за что не привяжете. И я говорю вам, что то же самое случится и Дрейером, если только вы не заманите Леопольда Элкуса сюда и не подвергнете его операции. Вы должны обнаружить изъян в его истории и расковырять его, иначе мы умоемся. Какого черта мы ждем? Вам-то хорошо, у вас есть занятие – книжку читать… А что, черт возьми, за книжка?! – Я привстал, чтобы подглядеть название. На темно-серой обложке было отпечатано золотом: «Бездна разума», Эндрю Хиббард. Я проворчал: – Хм… может, там-то он и находится, свалился в нее.

– Уже давно, – вздохнул Вулф. – Бедняга Хиббард, он оказался не способен отказаться от поэтических наклонностей даже в названии. Не более чем Чапин способен исключить собственную жестокость из сюжетов своих романов.

Я откинулся в кресле: