Лига перепуганных мужчин

Я засмеялся. И пока я смеялся, мне пришло в голову, что особого вреда не случится, если Кремер и дальше будет носиться с этой идеей, отчего мне стало еще смешнее. Наконец я ответил:

– Он мог, конечно же мог, вот только не делал этого. Почему она требовала, чтобы его арестовали… Подождите, пока у меня не появится возможность рассказать об этом Вулфу… Она сделала это только потому, что она психопатка. Как и ее муж. Они оба психопаты. Это культурное обозначение шизиков.

– Это слово мне известно, – кивнул Кремер. – У нас есть отдел… А-а, ладно…

– И вы не сомневаетесь, что он убил Дрейера.

– Я считаю, – снова кивнул он, – что Дрейера убили Пол Чапин и Леопольд Элкус.

– Да что вы говорите! – Я уставился на него. – Это могло бы оказаться верным. Элкус, да?

– Именно. Ты и Вулф говорить не будете. Хочешь, чтобы я поговорил?

– Было бы здорово.

Он снова набил трубку:

– Дело Дрейера тебе известно. А знаешь, кто купил нитроглицериновые пилюли? Сам Дрейер. За неделю до своей смерти, на следующий день после звонка Элкуса, когда тот заявил, что картины – подделка, и потребовал вернуть деньги. Может, он подумывал о самоубийстве, а может, и нет. Я все же полагаю, что и думать не думал. Нитроглицерин принимают в малых дозах при разных болезнях. – Инспектор затянулся и так долго держал в себе дым, что я стал ожидать, не повалит ли он из ушей, а затем продолжил, предоставив дыму искать выход самому: – Далее, как Чапин в тот день достал пилюли из пузырька? Очень просто. Никак. У Дрейера они были уже неделю, а Чапин наведывался в галерею довольно часто. Он пробыл там пару часов в понедельник днем, вероятно, чтобы поговорить о картинах Элкуса. Он мог заполучить их тогда и приберечь для удобного случая. Удобный случай подвернулся в среду днем… Подожди минуту. Я знаю, что говорит Элкус. В четверг утром детектив допросил и Сантини, этого итальянского эксперта, и их показания совпали, хотя, конечно же, тогда все это представлялось лишь рутиной. Но позднее я направил запрос в Италию, и местные отыскали Сантини во Флоренции и как следует с ним поговорили. Он утверждает, все было так, как он и рассказал детективу сначала, вот только забыл упомянуть, что, когда они вышли из кабинета, Элкус зачем-то вернулся и пробыл там один примерно полминуты. А что, если в стакане Дрейера еще что-то оставалось, и Элкус, получив пилюли от Чапина, подбросил их за него?

– Зачем? Шутки ради?

– Я не говорю зачем. Над этим мы как раз и работаем. Например, что, если проданные Дрейером Элкусу картины были настоящими – это произошло шесть лет назад – и Элкус избавился от них, заменив фальшивками, а потом потребовал деньги назад? Мы изучаем эту версию. И в тот самый миг, когда я узна́ю зачем, я позабочусь о бесплатном питании и жилье для Элкуса и Чапина.

– Но пока у вас ничего нет.

– Нет.

– Как бы то ни было, – хмыкнул я, – у вас масса щекотливых затруднений. Мне придется рассказать об этом Вулфу, и я очень надеюсь не нагнать на него скуку. Почему бы вам просто не поверить, что это все-таки самоубийство, да плюнуть на дело?

– Номер не пройдет. Особенно после исчезновения Хиббарда. Даже если бы я и захотел, Джордж Пратт и вся эта компашка мне не позволили бы. Они получили предупреждения. И я их не виню. Лично для меня эти творения звучат вполне по-деловому, пускай даже и в таком расфуфыренном виде. Полагаю, ты читал их. – Я кивнул, а он запустил лапищу в нагрудный карман, извлек из него какие-то бумаги и принялся просматривать их, потом продолжил: – Я чертов олух! Таскаю повсюду их копии, потому что не могу избавиться от ощущения, что где-то в них таится ключ, какая-то подсказка, если бы мне только отыскать ее. Послушай-ка вот это. Он разослал его в прошлую пятницу, через три дня после исчезновения Хиббарда.

Один. Два. Три.
Что вижу я, не видишь ты:
Его главу в крови, его страдания, его глаза
Мертвы, но и полны лишь ужаса с надеждой жалкой,
Что не обрушится последний сей удар.

Один. Два. Три.

Что слышу я, не слышишь ты:
Его мольбу о сострадании и жадный вдох,
Чтоб воздуха набрать чрез крови пузыри.

И слышу я внутри себя счастливый ритм,

Напыщенный хвастливый пляс души моей.
Да! Слушай же! Кичится так она:
Один. Два. Три.
Ты должен был убить меня!