Миссис Бертон резко встала. Пепельница соскользнула с дивана на пол. Она наклонилась и неспешно, не выказывая ни малейших признаков дрожи в руках, подобрала обгоревшую спичку и окурок и бросила их в пепельницу. Я даже не шелохнулся, чтобы помочь ей. Она поставила пепельницу на стол, вернулась к дивану и снова села, а потом продолжила:
– Я никогда не любила Пола Чапина. Однажды, когда мне было восемнадцать лет, я пообещала выйти за него замуж. А когда узнала о несчастном случае с ним, что он остался калекой на всю жизнь, испытала облегчение, потому что вовсе не собиралась выполнять свое обещание. Тогда я не понимала этого, но позже осознала. И я никогда не жалела его. Я не высказываю этим никакой оригинальности, думаю, его вообще никогда не жалела ни одна женщина, только мужчины. Женщинам он не нравится – даже тем, кто на короткий срок попал под его очарование. Я люто ненавижу его. Я размышляла над этим, у меня была возможность проанализировать свои чувства. Дефект – вот что в нем невыносимо. Не его физический дефект. Дефект его нервной системы, мозга. Вы слышали о женском коварстве, но вы не понимаете его так, как понимает Пол, потому что он сам им обладает. А в мужчине это крайне омерзительная черта. Женщин она очаровывает, а две-три, которые ей поддались – я не из их числа, даже когда мне было восемнадцать, – в качестве награды получали лишь презрение.
– Он женился на Доре Риттер. Она вообще женщина?
– О да, Дора – женщина. Но она посвятила себя отрицанию собственной женственности. И я люблю ее и понимаю. Она знает, что такое красота, и видит, что она собой представляет. Это и подтолкнуло ее к отрицанию, еще давно, и она держится его силой воли. Пол тоже ее понял. Он женился на ней, чтобы продемонстрировать свое презрение ко мне. Он так и заявил мне. Он мог рискнуть с Дорой, поскольку на нее можно было положиться, что она никогда не побеспокоит его ни единой просьбой, которая показалась бы ему унизительной. А что касается Доры, то она ненавидит его, но способна умереть за него. Яростно и тайно, наперекор собственному отрицанию, она стремилась к достоинству брака, и это оказалось удачей и настоящим чудом, что Пол предложил ей выйти за него замуж при единственных обстоятельствах, при которых брак мог оказаться для нее приемлемым. О, они понимают друг друга!
– Она ненавидит его, но вышла за него замуж, – уточнил я.
– Да, Дора оказалась способна на такое.
– Удивлен, что она приходила к вам сегодня. Насколько я понял, утром в среду с ней произошел несчастный случай. Я видел ее. Судя по всему, в характере ей не откажешь.
– Можно и так сказать. Дора безумна. Юридически, полагаю, нет, но все же она безумна. Пол говорил ей это множество раз. Она пересказывает мне все это тем же тоном, каким обсуждает погоду. Есть две вещи, сама мысль о которых ей невыносима: что какая-нибудь женщина заподозрит ее в способности к нежности и что какой-нибудь мужчина вообще воспримет ее в качестве женщины. Ее характер исходит из ее безразличия ко всему, кроме Пола Чапина.
– Она похвалялась перед Ниро Вулфом, что замужем.
– Естественно. Это же отвлекает от нее внимание. Ох, над ней невозможно смеяться, и жалеть ее больше, чем Пола, тоже не стоит. С тем же успехом меня может жалеть обезьяна, что у меня нет хвоста.
– Вы говорили о своей душе, – напомнил я ей.
– Вот как? Да. Вам, мистер Гудвин. Я не смогла говорить о ней со своей подругой Алисой. Пыталась, но из этого ничего не вышло. Я не говорила, что не хочу наказания Пола Чапина? Возможно, это не так, возможно, я все-таки хочу, чтобы его наказали, но не жестоко, без казни. Что же у меня на уме? Что в душе? Бог его знает. Но я начала отвечать на ваши вопросы, когда вы кое-что сказали – кое-что о его наказании…