Лигеметон. Ложный Апокриф

Шестерка Якова, снимающий с Аллистера обувь подавил смех больше похожий на кашель.

– О запястьях тебе надо волноваться в последнюю очередь.

В отличие от гладко выбритого лица Аллистера у Якова на щеках была немыслимо черная щетина. Копоть или грязь. А скорее и то и то.

– Когда я закончу, запястья у тебя больше никогда не заболят, – заверил Яков и пнул подельника.

Тот снова хрипнул, померял подходит ли обувь Аллистера ему по размеру (увы, слегка мала), а затем…приложил смердящими навозом руками колышек к босой стопе. Такие еще забивают в рельсу, однако конкретно этим не воспользовался бы ни один уважающий себя железнодорожник. Ржавчины с него линяло больше, чем шерсти с блохастого пса. Вдобавок он был настолько тупой что, не присмотревшись, не различить с какого конца шляпка, а с какого острие.

– Перестаньте запугивать. Дайте время, я выплачу все до цента.

– Ты бы не дергался, а то с первого раза не забью, – пробасил Яков, держа кувалду и вставая боком, точно игрок в крокет.

Замах. Удар. Истошный крик вспыхнул в полутемном амбаре и вероятно разнесся дальше за его пределы.

– Прости, – сдерживая смех, хрюкнул Яков. – Промазал.

Аллистер посмотрел на ногу, словно через запотевшие линзы и не различил на что стали похожи пальцы (изжеванная псом газета). Из горла вырвался скулеж, рубашка прилипла к груди и пояснице.

– Обещаю, теперь не промахнусь, – заверил Яков.

– Молю! У меня жена! У меня есть жена! Возьми ее вместо долга!

– Меня не чужие жены возбуждают, а кое-что другое, – Яков указал кувалдой на обильно сочащуюся стопу.

Замах. Удар. Изъеденное язвами лицо шестерки сморщилось. Яков же поднял подбородок и закрыл глаза.

– Ну вот, я же обещал. Только вот хорошо бы вбить полностью…

Замах. Удар. Аллистер в обмороке.

Без сознания ему дали побыть всего ничего. Каких-то семь безоблачных минут.

– Очнулся, наконец. Три ведра на тебя потратили.

Что воды на него не жалели, Аллистер понял до того как разлепил глаза – ощутил. Рубашка и штаны вымокли насквозь, кожа покрылась мурашками, стало настолько холодно, что зубы замерзли.

– Ну что, готов продолжить? – оскалился Яков.

Аллистер не ответил. Не потому что обрел силу воли или наоборот сломался. Нет. Он прижал подбородок к груди, в ушах стучала то ли кровь, то ли вода, щекоча губы на промежность скупо падали капельки крови.

– Смотри, что у меня есть для тебя.

Яков обвязал Аллистеру лоб мокрой веревкой.

– Поначалу она всего лишь обтягивает твой череп, но высохнув, сожмется и боль станет невозможной.

Из-за внутреннего ушного гула Аллистер не разобрал ни слова и решил, что ему наложили холодный компресс.

– Ты же не думал, что я покончу с тобой быстро? У нас впереди целый день. Ночь ты проведешь тут один, а на утро я вернусь. Можешь не сомневаться …Ставь второй.

Шестерка вытер сальные руки о штанины и приставил гнилой красно-бурый колышек к правой стопе.

Замах. Удар. Голова резко откинулась назад. Начались судороги. Аллистер затрепыхался, как мушка в тенетах паука.

– Чего с ним такое?

– Без понятия, – виновато проблеял шестерка. – Вроде бы задыхается.

– От чего?

– Не знаю.

– Так узнай!

Шестерка схватил дергающегося Аллистера за челюсть и открыл тому рот.

– Ну?

– У него во рту одна кровь. Думаю, он давится своим же языком. Да, – вглядываясь в глотку, продолжил шестерка, – откусил и теперь тот застрял в горле.

– Застрял?!

– Да, – опять виновато сказал он.

– Так достань!

Шестерка сунул пальцы в глотку…

– Не получается. Не достаю.

– Пытайся!

В какой-то момент выпученные глаза Аллистера замерли. Тело, как и сердце больше не колотилось.

– Чего с ним? Чего он обмяк?

– Наверное, сердце от шока остановилось. Или захлебнулся кровякой, – размазывая кровь по штанинам, извиняющимся тоном, проблеял шестерка.

Яков отреагировал не сразу. Сначала осмыслил. Затем расстроился. А потом вспыхнул.

Замах. Удар. Проломленный висок. Замах. Удар. Расколотая ключица. Замах. Удар. Замах. Удар.

– Говоришь, жена у тебя? Наведаюсь-ка я к ней в гости, – со сбившимся дыханием проговорил Яков. Бросил кувалду на тело шестерки и ушел из амбара.

Жена Аллистера покорно ждала своего мужа дома, и сердце ее за весь день ни разу не кольнуло. Голова и руки были заняты повседневными хлопотами: открыть ставни проветрив дом от вони бараньего сала, вытряхнуть скверную золу, подмести пол и вытереть пыль, вынести ночные горшки, выпотрошить двух уток и далее по списку. Более того требовалось ухаживать за младенцем. И только когда малыш с приходом ночи крепко уснул, измученная домохозяйка позволила себе расслабиться.

Наполнив ванну, щуря взгляд в свете масляной лампы, она натирала бедра мочалкой. Как открылась дверь, она не услышала, а если бы и так, наверняка решила что это, в кои-то веки, появился наигравшийся и отсидевший всю задницу супруг.

Лежа в ванне, она так расслабилась, что почти задремала. Поглаживания мочалкой по груди заставили разлепить глаза.

– Аллистер?

– Нет, – пробасил голос.

Под утро соседи и прохожие (благо ставни были открыты) услышали пронзительный плач. Непрекращающийся и надрывный. Он-то и заставил их заглянуть внутрь…