Лик Архистратига

Настоящий добровольно-принудительный сон! Такого не могли ещё придумать даже отъявленные садисты. Ведь тело не слушается, будто уже окончательно омертвело, зрение отсутствует, обоняние выключилось и только память не желает поддаваться снотворному воздействию из вне.

Интересно, а Иван Кузьмич тоже чувствует эти глюки? Даже мелодия какая-то чудится: «Если вам ночью не спится, и на душе не легко, значит, вам надо влюбиться в ту одну, что от вас далеко», – делилась таинственная певица такими же таинственными мыслями. И тут же: «Ой, то не вечер, то не вечер. Мне малым мало спалось…», – слышался простуженный голос доброжелателя, но его захлёстывал нагловатый хрип современного курильщика: «Ду-ду-ду, я тебя и в гробу найду». Да уж, воистину серьёзное и по-настоящему человечье заявление, ни уснуть, ни умереть не дадут.

Ефрем снова попытался тряхнуть головой. Не получилось. Попытался пошевелиться и – о, чудо! – тело слушалось. Хотя со зрением были явно какие-то неадекватные сдвиги. Пространство покрывалось разноцветными сжимающимися и расходящимися в стороны кругами, между этих пятен возникали удивительные строения, кустообразные деревья, сновали необычайные животные, летали неперелётные птицы – то ли райские, то ли настоящие, потому что одна из них плюхнула с ветки растущего рядом дерева часть своего жиденького помёта прямо Ефрему на голову!

– Ну и рай, ядрёна вошь, – выругался новообращённый, то есть новоприглашённый в чужой край.

Наконец, картина начала понемногу проясняться.

Посреди обширного двора, обозначившегося на месте гохрановского хранилища, возвышался буддийский храм, вероятно богини Кали, поскольку статуя небесной женщины, обладающей несколькими парами рук, возвышалась перед бронзовыми храмовыми воротами.

Перед путешественниками во времени на сей раз возникла настоящая Индия. Вдали за святилищем виднелись снежные вершины гор, а здесь, в долине, никакого человеческого жилья не было. Всё внимание привлекал красивый храм, поражающий взор многоскатной крышей с загнутыми к небу углами и раскинувшимся на широком зелёном поле гладким, будто вылитым из стекла озером, по отутюженной поверхности которого плавали лебеди.

На берегу, в тени сикомор красовалась столешница чёрного мрамора на шести мощных деревянных ножках такого же цвета, как и столешница. Перед этим пустым столом было разбросано множество пушистых ковров, как в обеденном зале дворца какого-нибудь раджи, в крайнем случае, сагиба. Центр каждого ковра занимал низкий столик с фруктами и неизменным кувшинами вина.

– Ага, – пробормотал Ефрем. – Зрительный зал перед индусским храмом налицо, а на столешнице чёрного мрамора прекрасные баядерки, натанцевавшись в храме, будут исполнять по просьбам зрителей запрещённый танец живота под звуки ветра в ветвях священных сикомор.

– Ну, ты и циник, – услышал Милетин усмешку, прозвучавшую откуда-то сзади.

Он оглянулся. На коврике под заблудившимся в этих местах кипарисом сидел настоящий индус. Нет-нет, не совсем настоящий, а только одетый в одежду раджей.

Видать подобное священнодействие для него было не впервой.

– Вы знаете русский? – совсем не к месту поинтересовался Ефрем.

– Так же, как и ты, Котёныш, – смиренно ответил знатный индус. – Грех забывать родной язык.

Только тут до сознания Ефрема докатилась мысль, что никакой это не индус, а коллега по путешествиям с подачи инфернальной маски. Но его индийский наряд заставлял желать лучшего, потому что сам Милетин был одет в европейскую протокольную тройку с выпирающим из-под жилетки старинным галстуком и протянувшемуся от нижней пуговицы к жилетному карману толстой золотой цепи, на которой в кармашке приютилась такая же золотая луковица карманных часов. Причём, в руках протокольный господин крутил тонкой работы непревзойдённую трость с серебряным набалдашником.

Несмотря на то, что Иван Кузьмич одет был в дорогую индийскую одежду, но с русской физиономией он походил на индуса с большой натяжкой. Скорее всего, Окурка можно было принять за увлекающегося индийскими нарядами неординарного сагиба.

– К сожалению, мы все живём в хрустале, – заметил индус-Окурок. – Чего ты ожидаешь от грешного мира?

– Фантастика! – применил Ефрем своё излюбленное словечко.

– Вот тебе и фантастика, – проворчал Окурок-индус.

Ефрем решил и здесь, оказавшись в чужих краях, блеснуть знаниями перед самим собой, а заодно преподнести урок циничности неизвестно кому. Правда, этот неизвестно кто оказался ещё одним обыкновенным индусом, но уже настоящим, сидящим перед раскинувшимися неподалеку от кипариса кустами тамариска.

Настоящий индус застыл в позе лотоса, не подавая голоса и никаких других признаков жизни, потому его не сразу заметили оказавшиеся здесь путешественники во времени.

Индус явно не относился к касте неприкасаемых, потому, как одет был в льняную длинную до колен рубаху, подпоясанную жёлтым поясом, а голова закутана таким же жёлтым тюрбаном. Тонкие льняные подштанники выглядывали из-под подола, но мужик был без обуви. Значит, из клана ракшасов или кшатрий.