Лихо. Медь и мёд

Чеслав хмыкнул своим мыслям, пробираясь через бурелом. Это, конечно, было несправедливо. Он был послушным ребёнком и вырос в примерного подростка. Да, он стал молчалив после смерти матери и ещё больше замкнулся в себе, когда умер дед-охотник, но разве это преступление? Отшельником он не был – приятелей у него хватало. Хоть лес нравился ему больше кузни, Чеслав не отмахивался от отцовских просьб и ни слова плохого не сказал, когда два года назад отец привёл другую женщину. Пожалуй, Чеслав даже его понимал – уже не как мальчик, но как юноша, слегка влюблённый в дочку соседей.

Однажды отец поехал на ярмарку на юг, в Стоегост, а вернулся уже с Магдой. Это не было случайностью – он предупредил Чеслава, что привезёт с собой молодую жену. В местечке под Стоегостом жил его давний друг с несколькими дочерями, и среди этих девушек отец выбрал Магду.

Чеслав беззлобно усмехнулся, выплёвывая травинку. М-да уж, стоило тогда повыбирать получше.

Для жителей их деревни Магда была настоящей южанкой, вот Чеслав и называл её на южный лад – Мацоха. На одном из господарских говоров, которые он слышал, когда, ещё до Магды, ездил с отцом на ярмарки, это означало «мачеха». И с лёгкой руки Чеслава все так начали её называть.

Если соседи хотели справиться у него о здоровье Магды, то спрашивали: «Как твоя Мацоха, Чеслав?» – и Чеслав отвечал им с улыбкой, мол, хорошо, только я ей поперёк горла. Однажды Мацоха узнала о своём прозвище и усмотрела в этом насмешку. Она принялась жаловаться отцу, что в деревне подтрунивают над её происхождением – ведь она приезжая, а Чеслав свой, родной, – но Чеслав думал, что эту безобидную колкость он и его земляки могут себе позволить.

Мацоха была старше его всего лишь на десяток лет, и она была горда и капризна, как всякая красавица, – ладно скроенная, румяная, с тяжёлыми каштановыми косами. Отец души в ней не чаял, и Чеслав, если вдруг ему становилось совсем невмоготу, только с соседями мог переброситься парой слов о том, какой вздорный нрав у новой хозяйки дома. Мацоха его сразу невзлюбила – может, на то были причины, Чеслав не знал; но женитьба отца совпала со смертью деда, и вскоре Чеслав стал делать всё, чтобы как можно реже пересекаться и с Мацохой, и с отцом, очарованным молодой женой. Иногда он даже ужинал то у одних добросердечных соседей, то у других, чтобы вернуться домой уже глубокой ночью, и за это приносил им битую в лесах дичь.

Только позже Чеслав понял: Мацоха его не только не любила, но и боялась. Местные хоть и считали его мать колдуньей, но никогда не видели в ней угрозу. Самые недоброжелательные только называли её душевнобольной и усердно жалели, а остальные – уважали за отзывчивость и доброту. Но Мацоха наслушалась разных историй о Стеване и, освоившись, начала нашёптывать отцу, каким враждебным растёт Чеслав.

Она говорила, что странностями Чеслав пошёл в мать-покойницу и Хведару стоит что-нибудь с этим сделать. Отец поначалу отмахивался, а потом у Мацохи случилось два выкидыша подряд – и та, недолго думая, обвинила в этом Чеслава и его дурной глаз. Ведь неспроста Чеслав такой малоразговорчивый и скрытный, бегает в леса и знает заговоры. Наверняка он не хочет, чтобы у его отца появились другие наследники!..

Тогда же случилась единственная ссора Чеслава с Мацохой. Чеслав смог бы понять её, молодую женщину, только что потерявшую ребёнка. Он бы даже стерпел несправедливые оскорбления – знал ведь, что у него не было ни злых умыслов, ни дурного глаза. Но однажды, бросаясь на него с обвинениями, Мацоха оскорбила его мать, и тут Чеслав начал огрызаться.

Отец не поверил в причастность Чеслава к выкидышам, но занял сторону рыдающей Мацохи. С тех пор Чеслав и с ним не разговаривал без лишней надобности, а отец и не настаивал: он был занят или кузнечной работой, или женой.

Дело стало немногим лучше, когда у отца с Мацохой наконец-то родился первенец. Отец был сдержанно рад тому, что Чеслав благодушно настроен к единокровному брату, а вот Мацоха продолжила ворчать и бояться, как бы её пасынок, зубастый и нелюдимый, словно волчонок, не сделал дурного маленькому Фебро.

Размышляя об этом, Чеслав фыркнул, взбивая пятернёй волосы. У него в торбе, помимо красного клевера и коры липы, теперь лежали цветки душицы, корень солодки и дикая мята, собранные на опушках и полянах. Снова уйдя в глубь леса, Чеслав сел на ближайший пень – лицом к гаснущему небу. Омыл собранное водой из меха и сложил в маленькую деревянную ступу, доставшуюся от матери. Измельчил кору и корень солодки дедовским ножом и, дождавшись, когда выплывет луна, стал толочь растения пестиком.