Лихо. Медь и мёд

– Что ты в самом де…

Появился отец – злой спросонья, шумно переступающий по половицам. Его чёрные волосы и усы сливались с темнотой, а вместо глаз зияли смоляные провалы.

– Он хотел его задушить! – зарыдала Мацоха. – Твой выродок пытался задушить Фебро, я видела!

От потрясения Чеслав не сразу нашёл что сказать.

– Нет, – выдавил он. – Совсем нет. Я его лечить пытал…

– Я тебе давно говорила, что он однажды его убьёт, а ты не слушал, совсем не слушал! – частила Мацоха. Фебро у неё на руках заливался плачем. – Что, подождёшь, пока он не добьётся своего?!.

– Я ему мазь пригото…

– Если так, то ноги моей в этом доме не будет и сына я с собой заберу!

– Замолчи! – ощетинился Чеслав. – Никого я не души…

– Мало тебе, да, Хведар?! – Она баюкала ребёнка, выплёвывая слова: – Может, ему стоит Фебро шею переломать, и только тогда ты мне поверишь? Когда трупик его увидишь?!

– Что ты несёшь? – проскрежетал Чеслав. – Всё совсем не та…

Закончить ему не удалось. Отец – высокий, как дуб, – подхватил его за шкирку и ударил в ухо.

Мир завертелся, зазвенел. Пол полетел навстречу.

Звуки притупились, и где-то вдалеке рыдала Мацоха и плакал брат. Трещал ворот рубашки, за которую отец выволок его сначала в сени, а затем – во двор. Над Чеславом нависло отцовское лицо, мертвенно-грозное в лунном свете.

– Ничего я не… – выдохнул прежде, чем пальцы отца сжались на его горле.

Шею сдавило так, что не продохнуть.

Звёздное небо потемнело.

Чеслав вцепился ногтями в отцовскую руку и забил ногами, надеясь вырваться. Но отец наваливался на него всем телом, упёрся коленом в грудь – и Чеслав захрипел.

– Приятно?! – рыкнул отец. – Приятно тебе, зверёныш?!

Это Мацоха его так называла. Но чтобы и отец повторил?..

– Каково это, – горячее дыхание опалило Чеславу лицо, – на – своей – шкуре?!

С каждым словом – новый толчок в горло.

Он убьёт его, понял Чеслав с ужасом.

Он сейчас его убьёт.

Двор вокруг поплыл, нависшее лицо стало мутным – и только тогда отец ослабил хватку. Чеслав выгнулся и жадно задышал, закашлялся. В висках стучало, шея горела.

Отец поднялся, а Чеслав остался лежать. Скрючившись, он держался за горло.

– Уходи, – сплюнул отец, – пока не пришиб.

Чеслав медленно перекатился на бок, опёрся на руки. Он не мог проронить ни слова.

Он не разобрал, что ему ещё сказал отец. Только смотрел – равнодушным, тяжёлым взглядом – снизу вверх. Утёр грязным рукавом слёзы, накипевшие в уголках глаз, и с трудом встал на ноги: голову точно пухом набили.

А потом он развернулся и побрёл в сторону леса. Уже потом заметил, что потерял торбу: ремень лопнул, пока отец тащил его по двору, и из всего богатства у него остался только дедовский нож.

Луна висела над деревьями. Уже у опушки Чеслав отчётливо осознал: он не вернётся домой. Даже если отец остынет, захочет его выслушать и через пару дней примется искать в лесу и у соседей.

Рассвет – малиново-летний, как ярмарочный леденец на палочке, – застал Чеслава на большаке.

Чеслав шёл по дороге на север, вдающейся в самую глубь его родного Борожского господарства. Дальше лежали другие деревни и сёла, богатые северные города, про которые Чеслав только слышал: про столично-осанистый Борович и весёлый, шумный Торень, в котором господарцы торговали с белёсыми моряками из Льёттланда.

На севере его ждали скалистые берега, и новые люди, и сутолока рынков вместе с царственным покоем кумирен. Тайные знания, нехоженые тропы – и дремучий чёрный лес, где, по слухам, жил колдун со своими учениками.

Глава IX. Не выходи за порог

– Персты, – говорил осанистый мельник, – наказали нам привечать гостей. И мы слушаем их, достопочтенный брат! Проходи, проходи… И племянница твоя пусть проходит.

Это не страшно, твердила себе Ольжана мысленно.

Это совсем не страшно.

Она уже это делала. Она касалась оберегов из чёрного железа, цепей и даже приподнимала колышек, которым башильеры пронзили бы её сердце, если бы узнали, что она колдунья, – хотя, может, её бы просто повесили или сожгли.

Её пальцы покрывал слой застывшего воска – должно хватить. Ольжана робко улыбнулась мельниковой жене, перешагнула порог вслед за Лале и потянулась к подкове, прибитой к дверному косяку.

«Знаете, – рассказывал ей Лале ещё утром, – в Мазарьском господарстве часто вешают подковы из чёрного железа. Будто чёрное железо из любой языческой причуды делает угодный Дланям обряд… Но не думайте, что я против».

Пальцы Ольжаны слегка коснулись подковы.

Горячо-горячо-горя…

Ольжана перевернула руку, суетливо показывая, что на коже нет черноты. Хотя подумала, что от такого жара воск должен был расплавиться.