Лихо. Медь и мёд

Как же мельник – высоченный, крепкий, с зорким прищуром из-под лохматых светлых бровей – мог бояться Лале? В своём же доме? Лале ведь не разбойник какой, и даже если бы он захотел поступить не как добропорядочный гость, мельник раздавил бы его одной левой.

– У меня есть дела в любых землях. – Лале вежливо улыбнулся. – Я лекарь, и… сами понимаете… – Развёл руками. – Страждущих хватает.

Мельник неуловимо изменился в лице.

– А-а, – протянул он, – лекарь…

Он приосанился и вновь стал выглядеть горделиво и важно. Обронил:

– Ясно.

И задумчиво погладил усы.

Крина вынесла блюдо: вверх поднимался пар, вкусно пахло крупой и грибами. Дети устроились на скамье по обе стороны от Ольжаны, старший потянулся за булочкой к плетёной корзинке.

Мельник хмыкнул и снова обратился к Лале:

– А что же, брат, – (уже не «достопочтенный»), – разумеешь ли ты другую вашу науку?

– Это какую же?

– Да знаешь, – мельник махнул рукой, – хворых у нас нет. А вот тёща бондаря вчера померла. Хорошо бы отчитать её по-правильному, по-вашему… Да, брат? – Подмигнул. – Звали рукопоклонника из церкви на холме, только он старый совсем, полуслепой. А ты вот как удачно заехал. Поможешь.

Ба-а, удивилась Ольжана, принимая полную тарелку от Крины. Лале перестал казаться грозным после того, как назвался лекарем, и ему тут же нашли работу – ночью читать над покойницей.

Губы Лале дрогнули. Уголок пополз вверх, и улыбка получилась горькой, насмешливой.

– Не по законам Дланей отказываться-то, – заметил мельник, принимаясь за еду.

– Не по законам, – согласился Лале.

Ольжана деловито разгладила скатерть под тарелкой. Решила: надо вмешаться. В одиночку Лале не справится – иначе сразу покажется недостаточно исполнительным для башильера. И ему нужен кто-то, кто возьмёт на себя роль вредного заступника.

– Мой дядя – добрая душа, – сказала она мельнику. – Дай ему волю, он читал бы над бедной покойницей всю ночь. Но ведь мы с тобой, хозяин, окажемся милосердны и не позволим ему этого.

Она посмотрела мельнику прямо в глаза.

– Нам уезжать на рассвете, – проговорила она твёрдо. – Да и бедная нога моего дяди едва ли выдержит долгое стояние у домовины. Особенно – после дороги, а мы проехали много вёрст… Не по-человечески это, согласись, – сейчас взывать к его долгу клирика и манита.

Не «черноризца» и «рукопоклонника», как сказал бы почти любой житель Вольных господарств. Ольжана понадеялась, что Лале гордится её осторожным выбором слов.

– А племянница твоя с норовом, да? – прыснул мельник, обтирая усы. – Где сядешь, там и слезешь.

Если это должно было устыдить её, то не устыдило.

Ольжана пожала плечами.

– Мне жаль моего дядю. – И себя. Ей тоже ехать в кибитке, которой правит невыспавшийся человек, а ведь неизвестно, что ждёт их на дорогах.

– Спасибо. – Лале чуть склонил голову. Было не понять, доволен ли он вмешательством Ольжаны или раздражён. – Правда, не думаю, что нуждаюсь во всеобщей жалости… Я отчитаю над усопшей стихиры. Не всю ночь, ибо этого мне не позволит здоровье, но будьте спокойны. – Ещё один учтивый кивок. – В беде семью бондаря не оставлю.

«Ну хоть не до утра собрался читать, – подумала Ольжана, – и то хорошо».

Они продолжили ужин. Мельник взялся рассказывать Лале о бондаре и его покойной тёще, упомянул нескольких соседей и то, как им всем живётся при господаре Рехоре – и как, по слухам, мазарьский господарь подумывает, а не пойти ли ему войной на кубретского. После этого Крина откупорила бутылочку настойки, поднесла чарку мужу. Мельник предложил и Лале, но он – воплощённая добродетель – отказался.

Мельниковы сыновья пристально рассматривали Лале и то и дело переглядывались друг с другом. Глаза у них были большие и светлые, искрящиеся от любопытства. В конце концов старший мальчик решился спросить, есть ли на коже гостя клеймо – «Ну, то самое? Мечик?.. С веткой?..», – за что получил гневную отповедь отца и приказ смотреть в тарелку, а не вмешиваться в разговоры взрослых, «иначе по ушам получит». Но мельник уже не слишком старался угодить Лале, так что и гнев его был похож на отдалённый гром – шумит, а нестрашно.

Лале ответил: да, есть.

Мельниковы сыновья принялись быстро расспрашивать его о клейме – было ли Лале больно? неужели ему выжигали знак так же, как их отец клеймит лошадей? а шрамы откуда?.. – и тогда мельник многозначительно хлопнул по столу. Мальчишки замолчали.

Ольжана подносила ложку ко рту, когда заметила, что на неё посматривает Крина – пытливо, не хуже своих сыновей.

– А куда ты едешь? – спросила она наконец, подставив руку под подбородок.

Голос у неё был живой и звонкий: видимо, Крину не коснулась даже тень прошлых мужниных переживаний.

Ольжана проглотила горячий грибной комок.

– К сестре.

До чего же, оказывается, было неуютно в чужих домах. То ли выдашь в себе ведьму, а то ли – сболтнёшь лишнее.

– Далеко?

– В Тачерату, – произнесла осторожно. – К ней и к её мужу. В гости.

– Я-асно, – кивнула Крина. – А откуда?