Лихо. Медь и мёд

– И вы мастерски всё провернули! – Ольжана взмахнула рукой. – Мне очень понравилось. От вас шла такая, – сделала ещё несколько жестов, – такая… уверенность. И сила. Вы правда его напугали.

– Да перестаньте. – Лале поморщился. – Великое дело – напугать человека, сидя при его жене и малолетних детях. Мой орден здесь считается сборищем ищеек. Для обывателей мы только и делаем, что казним ведьм и еретиков.

Меньше месяца назад Ольжана тоже так думала.

– Ну нет. – Она издала смешок. – Оказывается, для обывателей вы ещё читаете стихиры над покойниками.

Ольжана видела, как черноризцы отчитывали усопших, но не предполагала, что Лале для этого потребуется столько вещей. Поэтому вызвалась помочь и сейчас несла одну небольшую сумку. Лале нёс вторую, всё так же припадая на трость.

Солнце гасло над деревенской дорогой, золотило соломенные крыши мазарьских хат. Ольжане не хотелось возвращаться к мельнику до тех пор, пока тот не затопит баню, – иначе придётся сидеть у них и коротать время за неловкими разговорами. Поэтому она спросила:

– Я могу зайти с вами к бондарю?

Лале легонько пожал плечами.

– А вы не боитесь мертвецов?

– Нет, – ответила Ольжана серьёзно, – если они лежат смирно.

Лале чуть помедлил, обдумывая сказанное. Наконец издал смешок. Ольжана перехватила его взгляд и протянула многозначительно:

– Ну да. Я ведь с севера. У нас такое бывает чаще, чем в остальных Вольных господарствах. Иногда покойники… не упокаиваются. Знаете, почему у нас так?

– Почему? – послушно спросил Лале.

– Говорят, – начала Ольжана вдохновлённо, – это из-за чародейских войн, которые вели Йовар, Нимхе и их предшественники. Десятки чародеев делили власть на нашем безграничном севере – в дремучих борах и у подножий гор, на топких болотах…

Ей хотелось, чтобы это звучало так же красочно и ярко, как и рассказы Лале о Хал-Азаре.

– В землю ушло столько чернокнижного колдовства, что почва перестала принимать усопших. Сейчас колдовство, э-э, слегка выветрилось, и покойники теперь оживают гораздо реже, чем раньше, – но эти события оставили след на всех северянах. Даже чернориз… – Ольжана осеклась, – клирики, которые живут в Борожском господарстве, иногда проводят церковные погребальные обряды, перенимая обычаи старых деревенских жителей. Язычество язычеством, а лучше, чтобы мертвец не восстал.

Ольжана в очередной раз замедлила шаг, чтобы идти вровень с Лале. Вдохнула тёплый травяной воздух. Задумчиво посмотрела на носки башмаков.

– Как ваша нога?

– Сойдёт, – отмахнулся Лале, переставляя трость.

Так «сойдёт», что даже говорил неохотно.

– Мёртвых ведь стоя отчитывают. Зачем вы согласились?

– Не ругайтесь, госпожа Ольжана. – Он усмехнулся. – Я не проведу у покойницы всю ночь, как вы и велели.

Ольжана закатила глаза и потуже затянула косынку за шеей.

– За вами вообще глаз да глаз, – сказала она в тон Лале. – Вы упрямитесь и совсем себя не бережёте. Будь у вас жена или окажись рядом мать, они бы не позволили вам так себя вести. Или сестра… У вас есть сестра? Женщины обычно заботливее относятся к чужому здоровью.

– Смешная вы, госпожа Ольжана. – Лале закинул за спину сползающую сумку. – Не беспокойтесь обо мне.

В доме бондаря всё оказалось так, как Ольжана и представляла: тихо и печально. Лале рассказал, кто он и зачем пришёл, представил Ольжану своей племянницей и помощницей. Бондарь отвёл их в баню, где лежала его тёща, и там же они встретили заплаканную женщину – жену бондаря. Ольжана подумала, что та не захочет уходить, но жена бондаря утёрла лицо, расспросила Лале о том, что он будет делать, и оставила их наедине с покойницей – чтобы не мешать приготовлениям.

Тёща бондаря была сухонькой старушкой, тонкой, как веточка. Даже домовина казалась ей велика. Лицо её накрыли белым платком, перехваченным надо лбом тесьмой. Покойницу нарядили в длинную белую рубаху, руки её соединили на животе – ладони были морщинистыми, жёлто-восковыми. Указательный палец обхватывало простое деревянное кольцо.

Рядом с домовиной поставили скамью и небольшой стол, усыпанный вязанками душистых трав. Эти же травы Ольжана разглядела в домовине. Лале опустился на скамью и принялся развязывать сумку, пока Ольжана рассматривала покойницу.

– Нельзя же хоронить в кольцах, – сказала она шёпотом.

– По верованиям манитов, да, нельзя. – Лале вытащил из одной сумки подсвечник со свечами и большую чашу, из другой – лампаду для благовоний. – Но не думайте, что я стану силой снимать кольца с усопшей. Расскажу её родственникам, а там уж пусть решают сами.

– Не будете настаивать?

– Ни в коем случае. – Не вставая, Лале расположил на столе свои вещи. – Истовые маниты ненавидят языческую традицию складывать в домовины вещи покойного – так сказать, «с собой»; особенно ненавидят кольца и остальные украшения на руках. Мол, усопший должен быть приближён к новорождённому – не стоит увешивать себя богатствами, всё равно не поможет. Оценивать человека будут по его делам – по чистоте рук, а не по дороговизне колец. Но лично я думаю, что люди могут хоронить своих любимых так, как им хочется.