Лики русской святости

И, думается, нет ничего случайного в том, что в правящем клане Рюриковичей возобладала именно эта ветвь. В роду Мономашичей-Даниловичей немало было князей, не отличавшихся особым благочестием. Но, видимо, за благонравие и молитвы родоначальника, князя Владимира Всеволодовича, силой смирявшего себя в своей вражде с братьями, «братолюбца и нищелюбца», который «бедного смерда и убогую вдовицу не давал в обиду сильным», а «приходивших к нему кормил и поил, как мать детей своих», – возлюбил Господь этот род. Равно как за благонравие и молитвы родоначальника московских князей и царей, святого преподобного князя Даниила. Дано было благословение роду Мономаха, чья царственность истощилась лишь спустя полтысячелетия со смертью святого царя Федора Иоанновича. Да и последний государь до династии Романовых – царь Василий Шуйский – тоже принадлежал роду Мономашичей, только другой его ветви.

СЕРГИЙ РАДОНЕЖСКИЙ И РУССКИЙ ЭТНОГЕНЕЗ

К катастрофическому 1237 году Древняя Русь стремительно деградировала в политическом отношении. На землях единого еще век назад государства существовало несколько десятков независимых княжеств, которые продолжали мельчать, впадая в политическое ничтожество. Нашествие монгольских орд оборвало историю древнерусской государственности и бытие древнерусского народа. Русь как исторический субъект и единое смысловое пространство во второй половине XIII века перестала существовать. Еще сохранялись политические и культурные формы – удельные границы, распри и войны князей, городские мятежи против «бесермен», редкое храмовое строительство, крохи литературы. Но дух Божий отлетел от изломанной русской плоти. Народ омертвел, стал бездвижной, мучающейся руиной, к тому же расчлененной – западные земли начала прибирать к рукам Литва, а позднее и Польша. Уходила в небытие русская самоидентификация граждан «империи Рюриковичей». Вместо русских людей теперь были владимирцы, новгородцы, полочане, рязанцы, галичане, псковичи, смоляне, ярославцы и пр. Не народ, не этнос, а этнический субстрат, не умеющий подняться выше местечковых гордыни и корысти. Материал для извлечения из него выгод более организованными и сильными соседями.

Но со второй четверти – середины XIV века всё начинает решительно меняться. Являются делатели, которые заново вспахивают душу народа, чтобы засеивать ее новыми семенами, взрастить в ней новый дух. Митрополиты всея Руси Петр и Алексий, московские князья Иван Калита, Дмитрий Донской, епископ Дионисий Суздальский, иноки, избиравшие своим подвигом пустынножительство с непрестанной молитвой. Все они составили великую эпоху, лицом которой сделался игумен лесного монастыря, «что в Радонеже», святой старец Сергий.

Святой, что, по словам Жития, «воссиял в стране русской, как светило светлое… посреди тьмы и мрака, и как цветок прекрасный среди терниев и колючек, и как звезда незаходящая…», стал созидателем нового народа, новой Руси – не единственным, но более всех и осознанно потрудившимся ради этого. Сергий стоял у истоков нового русского этногенеза, шедшего со второй половины XIV и весь XV век. Он был «повивальной бабкой» и крестным отцом новорожденного народа.

Это новое родившееся имело то же самоназвание – люди русские. Его сердцевиной было всё то же, прежнее объединяющее начало, вокруг которого формировался и древнерусский этнос: «земля русская, люди христианские». Иными словами, восточнохристианское вероисповедание. Л. Н. Гумилев называет это начало этнической доминантой – организующий смысловой стержень, ценностный костяк. Но в Сергиевой Руси это христианское ценностное начало стало глубже, строже, после столетия мучений от татарского ига и карательных ордынских ратей – выстраданнее. Дореволюционные историки Церкви писали о светлом, жизнерадостном характере русского домонгольского христианства – в сравнении с суровой аскетикой христианства Московской Руси. Но нельзя не заметить и другого: в домонгольскую эпоху дух христианской любви на Руси, раздираемой на части хаосом военных междоусобий, был не столь уж горяч, все усилия монахов-книжников и проповедников не смогли разжечь его в полноту силы. А с какой-то поры, во второй половине XII века, огонек и вовсе стал угасать. В XIV же столетии он вспыхнул ярко – сперва путеводным огнем, показанным Сергием, затем внутренним пламенем души.

Русские как народ выпестованы Сергием и его эпохой не в племенном смысле, не в координатах «крови и почвы». Чисто этническое начало не имело большого смысла в границах православной цивилизации, частью которой являлась Русь, а угасающим центром – Константинополь.

Сергиева Русь – это народ в христианском понимании, народ-Церковь. Одно тело и один дух, питаемые из одной Чаши. «На земле нет единства, с которым можно было бы сравнить единство церковное», – писал священномученик архиепископ Иларион (Троицкий). Спасительное единство, и в земном, и в небесном смысле. К нему и тянул Сергий, взяв за руку, русских.