Читаем Лики русской святости полностью

Ядром этого нового народа-Церкви стало монашество, воспитанное Сергием, его «собеседниками» и множеством учеников. Сергий вновь привил русскому монашеству давно забытый Русью принцип общежительности (в противовес особножительности): устав любви, взаимного смирения и послушания, трудолюбия на общее благо, молитвы за вся и за всех. Эти малые закваски общежительного иночества, всё отдающего на пользу всех, были брошены на Руси повсюду и сквасили всё русское тесто. Множество монастырей, основанных «птенцами Сергиева гнезда», крепили дух, прямили волю, пропалывали от сорняков души, взрыхляли сердца, ковали мужество, закаляли стойкость народа – князей, служилой аристократии, посадских людей, крестьян.

Сергий возделывал русскость как прилагательное. Не нечто самоценное и самосущее, а принадлежащее и служащее народу-Церкви и лишь тем обретающее смысл существования. Как служат всему телу, сообразно с назначением, голова, руки, ноги и прочие члены. Это возможно только в христианских координатах – любви, терпения, жертвенности. Эти координаты Сергий обозначал собственными трудами, часто неподъемными для большинства – но всякий видел эти труды старца и мог встраивать себя по мере сил в то же смысловое пространство. Радонежский молитвенник научил Русь любви к «други своя».

Жизнь самого Сергия была вестью, обращенной ко всем, – призывом к духовному подвигу братской любви. Из этого подвига вытекал подвиг и воинский, и трудовой: народ-Церковь, пребывавший в состоянии внешнего рабства, ущемленности и политической разделенности, должен был со временем самоорганизоваться в единый государственный и культурный организм. Корни русского государственничества начали расти и утучняться именно в те, Сергиевы, времена. Государство для народа-Церкви – что крепкие и толстые стены большого собора-убежища, «нерушимые стены».

В эпоху Куликовской битвы (1380 год) впервые после полутора столетия на Руси пробудилось сознание русской христианской общности. Сергий и его «кроткие словеса» создали русскую соборность, которая показала себя во всей мощи и жертвенной красоте на поле Мамаева побоища. За эту общность шли тысячами погибать на Куликовом поле городские ополченцы, едва владевшие оружием. За эту общность готов был принять смерть князь Дмитрий Донской, произнесший перед боем во всеуслышание: «…Хочу… главу свою положити за свою братию и за все христианы» и вставший в полковой строй как рядовой дружинник.

Позднее эта форма служения, самоорганизации народа вокруг этнической доминанты – христианской сверхценности – обретет название Святая Русь. И сам Сергий станет частью этой сверхценности – как стоящий у престола Божия. Его именем будут воодушевляться во времена войн, бедствий, государственных катастроф. Его имя будет вписано на знаменах Святой Руси. Как и имена других ее творцов – святителей, преподобных, князей, книжников, иконописцев.

Русская церковно-этническая общность, согреваемая лучами Радонежа, должна была перерастать политические границы (как не имеет границ Вселенская Церковь). В этом был предмет несогласия между Сергием и Дмитрием Донским и суть «смуты на русской митрополии» в 1378–1389 годы. Князь желал превращения Русской Церкви в этническую, существующую строго в пределах тогдашней Руси, собираемой вокруг Москвы. Это значило, что от древней русской митрополии должна была быть отсечена огромная территория, занятая в XIII–XIV веках Литвой, – Литовская Русь, где позднее сформировались малороссийский и белорусский субэтносы. Сергий решительно восстал против этого княжьего помышления. Народ, который акцентирует свою этничность в ущерб церковности, никогда не поднимется выше собственной головы, не станет народом святых.

Лишь народ-Церковь способен к мирному собиранию в себе любых этнических групп, к безболезненному прививанию новых ветвей-этносов к стволу-нации – как это происходило в XIV–XIX столетиях. К созданию цивилизационного организма, чьим политическим воплощением является империя. Русские – имперский народ, взращенный Сергием Радонежским под сенью Святой Троицы. И очень вовремя взращенный, чтобы меньше чем через век суметь перенять у погибшей Византии имперскую державность.

Обширная Святая Русь пошла от маленькой Троицкой обители в радонежских лесах, обустроенной Сергием. Икона Живоначальной Троицы, установленная в монастырской церкви, стала «чертежом», по которому должна была собираться и воссоздаваться Русь. Молитвенное «взирание на святую Троицу», побеждающее «страх ненавистной розни мира сего», делалось ключом к пониманию народа-Церкви и мотиватором действий в нужном направлении. Сергий распространил по русским землям храмы во имя Святой Троицы как зримое выражение «русской идеи», русской сверхценности.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное