Лики русской святости

В 1897 года отца Тихона возвели в сан епископа Люблинского – в 33 года он стал самым молодым архиереем Русской Церкви. В Святейшем Синоде – органе высшего церковного управления Российской империи – не любили, когда архиерей «засиживался» на одном месте. Поэтому спустя год преосвященный Тихон вынужден был по службе отправиться в далекую Америку – на должность епископа Алеутского и Аляскинского. Жители Холмской Руси горевали, прощаясь со своим пастырем, с которым почти сроднились. Некоторые горячие головы даже легли на рельсы, чтобы не дать уйти поезду, – но были упрошены самим Тихоном отпустить его.

После продажи американцам Аляски в ведении России на этой земле оставалась лишь церковная епархия – но простиралась она на весь материк, от одного берега до другого и Алеутских островов. Владыка Тихон должен был продолжить миссионерские и организаторские труды зачинателей Православной Церкви на Американском континенте – преподобного Германа Аляскинского, святителя Иннокентия (Вениаминова), просветителя Америки, позже митрополита Московского. Путь был неблизкий – через Европу и Атлантический океан, а из Нью-Йорка, без передышки, на другой край материка, в столицу епархии Сан-Франциско. И снова, не дав себе роздыху, епископ Тихон отправляется в путь – по приходам подведомственной ему обширной территории, до большинства которых, на Аляске и Алеутах, совсем непросто было добраться. Много позже его восьмилетним трудам в Америке митрополит Сергий (Страгородский) дал такую оценку: «…при нем какой-то маленький приход превратился в Американскую Православную Церковь». Это, конечно, преувеличение, однако не далекое от истины. Приходов в епархии было полтора десятка, но когда владыка Тихон покидал Америку, их число увеличилось впятеро. Он успел сделать очень много, хотя казалось, будто ничего особенного и не делает – просто совершает пастырские поездки, часто с риском для жизни и здоровья, по диким, пустынным местам, по тундре, изобилующей гнусом, по бурным рекам на утлом суденышке, ночуя на голой земле и скудно питаясь. Итогом его деятельности стали новые храмы (в том числе соборы в Нью-Йорке и Чикаго), монастыри, семинария и школы, благотворительные общества, церковные братства и сестричества, музей истории православия в Новом Свете, переведенное на английский язык богослужение.

Америка намного превосходила Холмщину по своей разнородности и пестроте конфессий. Помимо множества протестантских вероисповеданий, общин, сект, здесь находили прибежище православные греки, сирийцы, болгары, сербы, униаты, католики, иудеи. И снова преосвященному Тихону надо было быстро учиться понимать чужие обычаи, строить свою миссионерскую работу так, чтобы, не оскорбляя ничьих чувств, являть представителям иных вер истину православия и любовь нелицемерную. Снова у него достало умения и талантов блестяще справиться с этой задачей – нередки были случаи обращения в православие людей из других конфессий.

Владыка покидал Америку уже в сане архиепископа – в Петербурге получили признание его духовно-административные таланты. Границы его епархии расширились, епископская кафедра была перенесена в Нью-Йорк, а сам архиерей стал титуловаться теперь Алеутским и Североамериканским.

Американский опыт обогатил владыку Тихона. Кажется, что само Провидение готовило его к будущей роли предстоятеля Русской Церкви, которой вскоре суждено было существовать в шумном окружении иноверного общества – вернувшегося к самому примитивному язычеству и уверовавшего в коммунистических идолов. Чуткость и проницательность, дар общения, умение отстаивать интересы Церкви, не задевая чужих, – всё это помогло ему впоследствии вести диалог с большевистской властью.

Но и с новым назначением эта промыслительная подготовка, обогащение необходимым опытом, не закончились. В 1907 году архиепископа Тихона переводят на Ярославскую кафедру – одну из почетнейших в России.

Страна в те годы напоминала злой растревоженный улей. Гудели отголоски революции 1905 года, шумела учрежденная императором Государственная дума, на улицах городов грохотали взрывы террористов. Либеральная печать давилась возмущением и не стеснялась вранья. «Передовая» интеллигенция упоенно презирала народ, ненавидела Церковь и власть. Даже семинаристы созвали свой «всероссийский съезд», на котором провозгласили экстремистские лозунги. «Бог знает к чему все это приведет, – с болью писал в 1905 году из Америки в Россию архиепископ Тихон. – Ужели Господь до конца прогневался на нас? И скоро ли мы образумимся?..» В Ярославле незадолго до его приезда было совершено неудачное покушение на губернатора. Голос Церкви и ее пастырей всё менее мог пересилить этот мятежный гвалт. Уже не только высшие сословия, но и простой народ начал вытравлять из себя веру, соблазнившись исканием земных благ и удовольствий, а не евангельской правды. Грабили храмы, а бывало, убивали священников; нищали сельские приходы, существовавшие лишь на пожертвования за исполнение треб.