- Отобрали? - догадался майор. - У меня «Дели» есть… Держи вот.
В распахнутое настежь окно кабинета Омельянчука врывался по-летнему радостный щебет птиц. Звенели трамваи. Гоцман, с залепленным свежим пластырем носом, сидел посреди кабинета на стуле, поглощенный далекими от происходящего мыслями. Омельянчук между тем беспокойно расхаживал по кабинету, потирая ладонями усталое лицо - поспать этой ночью так и не удалось. Говорил он отрывисто, с несвойственными ему паузами и старался при этом не смотреть Гоцману в глаза.
- Приезжает Утесов… Сегодня вечером выступит в опере. Но нам с той радости, Дава, одни убытки. Через час откроются кассы театра. Будет навал… Так что хватай хлопцев и бежи туда. Проследи за беспорядками. Вечером концерт, билет дадим… Вот… А лучше не ходи, - не в лад собственным словам вздохнул он. - Пластинку послушай…
Омельянчук замер посреди кабинета, засунув руки в карманы и хмуро глядя на Гоцмана.
- Ты чего, Андрей Остапыч? - вынырнул тот наконец из своих мыслей.
- А шо? - встрепенулся начальник УГРО.
- Вид у тебя лимонный.
- Так за тебя ж переживал! - вскинулся Омельянчук. - С утра вон Виталий Егорыч с Якименкой мне всю холку за тебя взмылили. Аж до кости! Бежи, говорят, Андрей Остапыч, стучи во все колокола… А я ж шо?… Жуков на заседании как рявкнул на начупра МГБ - освободить немедленно!…
Он засмеялся, но как-то криво, ненатурально. Уголовникам, которые на допросах смеялись таким же фальшивым смехом, Гоцман ни в жизнь не верил. Впрочем, Омельянчук быстро умолк и снова помрачнел.
- А шо еще?
- Ваську твоего Соболя в подсобное хозяйство сплавил, - с виду беззаботно обронил Омельянчук. - На всякий случай. К вечеру будет… Тишака еще не видел?… Ему из центральной картотеки за Радзакиса ответили… Статьи обычные, ничего особливого: вооруженный грабеж, нападения с целью ограбления… Первая ходка в двадцать седьмом году. В сорок третьем выдернут с зоны на фронт, через полгода комиссован по ранению. Тут же сел снова по 152-й, развращение малолетних… Дали пять лет, два с половиной отсидел, вышел по амнистии «семь-восемь». Устроился шоферить в инкассацию. Словом, биография вроде богатая, а уцепиться так и не за что… Э-э… По Филимонову-Живчику тоже пришло. Ну, тут пацан посерьезнее - убийства еще до войны, побеги…
Гоцман продолжал пристально смотреть на шефа. Омельянчук замычал утесовскую песенку, повернулся к своему столу, открыл чернильницу, заглянул в нее, перевернул на перекидном календаре очередной листок, крепко подергал себя за правый ус…
- Да! - внезапно вскинулся он. - Арсенин тебя нашел?
- Зачем?
- Марку сегодня операцию делают.
- Да ты шо? - подался вперед Гоцман. - Когда?!
- Звонили в госпиталь, в Москву! - радостно зачастил Омельянчук. - Аж два раза! Они говорят, к вечеру звоните! Ну, все, иди!… Дуй до театра, там уже кассы открывают!
- Андрей Остапыч, так шо… - произнес Гоцман, поднимаясь, но Омельянчук замахал на него руками, словно выгоняя гусей:
- Иди-иди!… Иди!…
Когда за Гоцманом закрылась дверь, Омельянчук с шумом выдохнул воздух. Набулькал из графина полный стакан теплой воды и залпом проглотил. Расстегнул верхнюю пуговицу синего кителя, сел за стол. И в который раз пожалел, что бросил курить.
На воровской малине, что размещалась в прекрасном одесском переулке, названном именем лучшего, талантливейшего поэта советской эпохи Маяковского, Чекан расчесывал перед зеркалом волосы. По привычке тронул пальцами шрам у виска, одернул гимнастерку и невольно скрипнул зубами от боли в раненой руке. Повернулся к посвистывавшему за спиной Толе Живчику.
- Так что за операция?
- Не знаю, - пожал плечами Живчик. - Сказали, срочно.
- «Срочно»! - проворчал Чекан. - Премся средь бела дня, а у меня даже ксивы нету.
- Штехель обещал - к вечеру будет.
Чекан подошел вплотную к Толе, заглянул в его наглые, блеклые, ничего не выражающие глаза.
- Объясни мне, Толя, как получилось, что два честных вора ходят на коротком поводке у какого-то Академика. А?
- А мне, Чекан, с поводком спокойнее, - отозвался Живчик. - Думать меньше… А вы ж вроде с Академиком кореша были, разве нет?
- Так мы с тобой тоже были…
Не закончив фразу, Чекан рывком извлек из-за пояса «парабеллум», выщелкнул обойму, вставил обратно. Живчик спокойно поднял вверх ладони, показывая, что они пусты.
- Где Ида, Живчик?
- Не знаю, - быстро ответил тот. - Ей-богу.
- Толя!…
- Ну, не знаю.
- А кто знает?
- Штехель. Ты у него спроси.
- Я спрошу, - невнятно пообещал Чекан. - По полной!
Он сунул пистолет за пояс, взял полотенце и быстро, умело прошелся по всем местам в комнате, где могли остаться его отпечатки. Дождавшись, пока он отвернется, Живчик быстро выхватил из кармана свой «вальтер» и спрятал его за спину.
- Волыну засунь обратно, - не оборачиваясь, приказал Чекан.
Живчик спешно спрятал пистолет снова в карман, широко улыбнулся подельнику. Чекан пару секунд тяжело смотрел на него, потом бросил:
- Ладно. Пошли.
Глава четырнадцатая