Лина Костенко

Не трудно заметить, что жизненный мотив Лины Костенко и Ежи-Яна Пахлёвского созвучен с сюжетом популярной пьесы Леонида Зорина «Варшавская мелодия» (только там героиня — полька). Зорин, заочно закончивший Литинститут в 1947 году, написал эту пьесу в 1966–1967-м. Догадка, что примером, вдохновившим его, стала любовь именно этой пары, высказывалась многими (в частности, писательницей и цирковой артисткой, наследницей российской династии Дуровых Натальей, учившейся вместе с Линой Костенко и бывшей ее подружкой). Можно даже предположить очередность событий, как именно у драматурга появилась идея пьесы. Приехал он как-то в Киев и…

По воспоминаниям культуролога Вадима Скуратовского, «в конце 60-х во всех украинских ресторанах пели этот романс». А теперь откроем пьесу «Варшавская мелодия». Напомню, что главная героиня — певица. Вчитаемся в такую вот длинную ремарку: «Она поет старую, уже знакомую песенку: “Страшне чен кохам, страшне чен кохам, страшне кохам чен”. И все посетители дружно ей подпевают. “Страшне кохам чен”, — поют все столики <…> Буря аплодисментов»[79].

У Зорина не совсем точная транслитерация. На самом деле «страшно тебя люблю» — без буквы «н» в среднем слове: «strasznie cię kocham». Но важнее другое — согласитесь, тройное «strasznie cię kocham» очень похоже на тройное же «że my tak kochamy». Подтвердить или опровергнуть обоснованность таких предположений мог бы сам драматург. Однако Зорин на прямые вопросы о том, как возникла идея пьесы, не дает ответа: «Я боюсь отвечать на этот ваш вопрос. Всякое произведение только тогда производит впечатление, когда оно пережито, интимно…»[80] И понимай как хочешь.

Был, кстати, в истории любви Ежи-Яна и Лины обратный пример, когда, возможно, произведение искусства вдохновило на поступок, мужской подвиг. Рассказывают такую историю (если это не апокриф). Влюбленные шли по улице после дождя. Перед ними оказалась большая лужа. Ежи снял с себя белый плащ и постелил перед Линой, чтобы она могла пройти, не замочив туфелек…[81] Хорошая деталь для тех, кто подумал, что он мог только пастернаковскую сирень дарить. По воспоминаниям дочери Оксаны, ее отец вообще был преисполнен романтизма, рыцарственности, не натужной, деланной, а врожденной, естественной.

К тому же подобная сцена из фильма «Бесприданница» (1936) была в СССР в те годы культовой. Паратов (актер Кторов) бросает перед Ларисой Дмитриевной (Алисовой) свою белую шубу, чтобы она могла перейти через лужу. Даже зная о трагическом финале бесприданницы, все женщины в тот миг представляли себя в этой роли — с огненно-счастливым, победительным взглядом Алисовой, Ларисы Дмитриевны…

Но что же было с Пахлёвским после расставания? Он жил и работал в портовом, приграничном Щецине. Пару лет журналистом — в ежедневной газете «Głos Szczeciński». А в 1958–1964 пошел рыбаком — в дальние моря. Тогда же дебютировал как писатель-маринист. Стал известен после книги «Дельфины идут по ветру» (1963). Пахлёвский обожал мариниста Джозефа Конрада, хотел считать себя, и стал, его наследником (в прозе Ежи-Яна тоже сочетались морская романтика и экзотика Африки). Поэтому из полученных им наград самой дорогой была Премия им. Джозефа Конрада, полученная в 1971 году за сборник рассказов «Рыба и солнце». Многие рассказы Пахлёвского стали классикой польской маринистической прозы. (Помните цитированную ранее строчки Костенко: «А ліс, як дрейфуюча шхуна, скрипів, у льоди закутий» — он тогда уже бредил шхунами).

В 1976–1981 годах Пахлёвский был председателем Щецинского отделения Союза польских писателей, делегатом Конгресса польской культуры, который, однако, отменили из-за введения в ПНР военного положения. С этого времени и вплоть до «круглого стола», примирившего нацию в 1989 году, Пахлёвский участвовал в подпольном движении независимых писателей, связанных с демократической оппозицией. Вторая его жена, Елена, тоже была поэтом. И переводчиком. Умер Пахлёвский в 2012 году в Щецине, а похоронен — в фамильном склепе в Кракове. Замкнулся жизненный круг.

И «co komu do tego, że my tak kochamy». Но все таки «o, jake to szczęście», потому что «strasznie cię kocham». Это было, а значит, в чем-то осталось. По крайней мере, в памяти, в строках. «Ця казка днів — вона була недовгою. / Цей світлий сон — пішов без вороття. / Це тихе сяйво над моєю долею! — / Воно лишилось на усе життя»[82].

Обманчивость шестидесятых. Пролог

Но всё, всё — прощай Москва. До свидания, Варшава и Щецин.

И здравствуй, Киев!

Она вернулась домой. И каждый год поначалу у нее на свет появлялось что-то очень важное. В 1956 году — дочь Оксана Пахлёвская, в 1957 году — дебютный сборник «Проміння землі», в 1958-м — второй сборник «Вітрила». Еще через несколько лет вышел третий сборник — «Мандрівки серця» (1961). Это было время второго в ХХ веке украинского возрождения.