Лина Костенко

Долгие годы главой дипломной комиссии в Литинституте назначали столпов соцреализма, таких как поэт Алексей Сурков, прозаик Василий Ажаев. Но после ХХ съезда в стране многое менялось. И впервые за многие годы главой комиссии назначили писателя, не настолько советски официозного — Всеволода Ива́нова (1895–1963). В молодости он входил в известную петроградскую литературную группу «Серапионовы братья». Потом переехал в Москву. Опальным писателем он не был, работал в организационных структурах Союза писателей. Но все же у него был флёр некой загадочности, оппозиционности. И многие его произведения действительно не были изданы, они еще долгие годы отлеживались «в столе». «Перед Ивановым мы испытывали почтительную боязнь, это был величественный седой человек, олицетворявший “связь времен”. Он принадлежал к той плеяде писателей, из которой уже тогда мало кто оставался в живых»[66], — поясняет Костенко.

Поэтому когда ей сказали, чтобы перед защитой диплома она зашла на кафедру творчества, где ее ожидает Иванов, она испытывала некоторую робость: «Ну, думаю, провалилась!» В кабинете маститого писателя Лина села на краешек кресла, пряча перстенек, одолженный «на удачу» соученицей. Оказалось, что председатель комиссии прочитал ее диплом, и многое из него понял. Сказанное им оказалось совершенно неожиданным для автора: «Извините, что я вас пригласил перед защитой. Может не представиться больше такого случая. Вам на Украине будет очень тяжело. Я предлагаю Вам после окончания института на некоторое время остаться в Москве. Мы открываем новое издательство, я имею к нему прямое отношение. Издадим Вашу книгу, тогда возвращайтесь. Возможно, с книгой, изданной в Москве, Вам будет легче в Киеве»[67].

Лина слушала его и не понимала, почему ей так уж трудно будет в Киеве? Она мыслями была уже там. (К тому же, беременная дочкой, Лина собиралась рожать ее на Родине.) Узнав, что Костенко хочет вернуться домой, Иванов предложил написать рекомендательное письмо своему хорошему киевскому приятелю — Мыколе Бажану. Но Лина и этой помощью не воспользовалась — зачем ей кто-то, она сама все сделает и все пройдет.

После этого Иванов еще несколько раз заходил к Костенко в общежитие, хотел что-то посоветовать, от чего предостеречь, быть чем-то полезным. Но она слушала вполуха. И лишь через годы вспомнила и поняла все, о чем предупреждал ее «Серапионов брат». Тогда, придя на Новодевичье кладбище и найдя его могилу, она сказала: «Спасибо».

Годы спустя, стала известна рецензия Иванова на диплом Лины Костенко.

«Дипломная работа Лины Костенко, стихи, заслуживают, с моей точки зрения, самой высокой оценки.

Это очень талантливый поэт с большим будущим.

Стихи Лины Костенко поражают своей задушевностью, теплотой и поразительной искренностью, той высокой искренностью, которая раскрывает душу человека без мелочного копания, надрывности, цинизма.

Я плохо знаю украинский язык, однако знаю его настолько, насколько этот язык братский, насколько я слышал его рядом с собой, насколько читал Шевченко, Тычину, Рыльского и Бажана, — имея рядом с оригиналом русский перевод: точнее было бы сказать, что я не столько знаю, сколько ощущаю украинские стихи Л. Костенко, я ощущаю, что украинские стихи ее совершенны, а русские переводы, сделанные рукою автора, адекватны оригиналу. И это обстоятельство также характерно!

3 апреля 1956 г.»[68]

Последние строки Иванова возвращают нас к размышлениям Руденко о двуязычии в московский период жизни Лины. Рецензент, украинского языка по сути не знающий, тем не менее «ощущает», что ее «украинские стихи совершенны», а авторские русские переводы [всего лишь] «адекватны оригиналу». И именно это «характерно», причем с восклицательным знаком.