Лина Костенко

Комната Лины Костенко жила дружно, готовили национальные блюда по очереди. На день рождения подкладывали подарки под подушку. Конечно же, заходили ребята — читали стихи. И не всегда на русском. Если на своем языке — все всё равно слушали, потому что мелодика поэзии завораживает, даже если не знаешь язык. Порой Лина рукодельничала, по крайней мере, она своими руками сделала один из главных своих нарядов — сорочку с «космацьким взором», то есть узором, привезенным из Карпат — в горячих красно-желто-оранжевых тонах с небольшим вкраплением черного (забегая вперед — диплом она сдавала именно в этом наряде).

В 1954 году парторг попросил Лину к 300-летию Переяславской рады подготовить афишу к мероприятию по этому поводу. И она подготовила — но написала в ней не «воссоединение», а «присоединение». Когда же парторг высказал претензии, она еще начала доказывать, апеллируя к химии, что второй термин гораздо точней и правильней.

Но полной свободы в московском в Литинституте тех лет, конечно же, не было. Горе выборочно могло затронуть каждого. С одних каникул не вернулся студент-якут. Ребята как-то узнали, что на допросах его пытали, били, называя «желтой тарелкой». Вспоминает Костенко и другой случай: «Когда Сталин умер, арестовали и заслали молодого грузинского драматурга Вахтанга Кварацхелию по абсурдному обвинению»[63]. Всё преступление Вахтанга заключалось в том, что он был племянником Берии (при том особых родственных связей не поддерживавшим). За это, после годичного разбирательства, в августе 1954 года его вместе с женой Ларисой выслали на Восток (Казахстан, позже — Красноярский край).

Кстати, о смерти Сталина… Лина могла погибнуть во время его похорон. Она с ее будущем мужем Ежи Пахлёвским пошли на прощание с Вождем. Но уже по дороге поняли, что не рассчитали с одеждой, оказалось очень холодно. Зашли к сокурснику Ежи, утеплились и пошли втроем в длинную очередь прощавшихся. Было так холодно, что люди начинали потаптываться, а иногда и… пускались в пляс. Очередь шла медленно, утыкаясь в кордоны милиции, в стены домов. От долгого ожидания и холода люди злились, зверели. Начиналась толкотня, давка, паника. В какой-то момент опасная воронка чуть было не затянула и Лину, но «хлопці висмикнули мене з натовпу». После этого они отдышались в какой-то подворотне и отправились домой: «Гинути через вождя не було сенсу».

Судьба отвела беду. Позже Лина Васильевна с уважением и долей юмора вспоминала, как в те дни после смерти Сталина, когда многие «державно и бессмысленно рыдали», вела себя ее соседка по комнате: «Эстонка Веста Паас чистила ногти»[64].

То было время, когда многие возвращались из заключения. Летом 1956 года вернулся и отец Лины. Из ссылки Василий Григорьевич приехал в Москву.

«Я сдавала экзамены. Встретила отца на перроне. Из всех окон вагона на нас смотрели отчаянные страждущие глаза — тогда многие возвращались из ссылки: каждый думал, как его встретят после стольких лет разлуки, все ли в порядке дома, ждут ли. Радовались за отца, что его встречают, махали нам руками из окон. Девушки куда-то перебрались из комнаты, чтобы он мог переждать у меня <…> Я сдавала экзамены, параллельно пытаясь чем-то развлечь и порадовать отца. Повела его в театр Вахтангова на спектакль по пьесе Гауптмана «Перед заходом солнца». И очень потом жалела: спектакль был тяжелый.

Фактически мы тогда впервые с ним познакомились. Я уже была взрослая. Тогда он мне и сказал (с иронией. — Прим. авт.), что прожил “большую и красочную жизнь”»[65].

Дипломной работой в Литинституте было художественное произведение. Для поэтов, как Лина Костенко — сборник стихов (тот самый, что вскоре выйдет под названием «Проміння землі»).