Линни: Во имя любви

Она решила, что я должна совершенствовать свои манеры и вести себя соответственно этикету, и вколачивала мне в голову правила, которых, по ее убеждению, обязана придерживаться приличная молодая леди.

— Если уж Шейкер позволил тебе остаться здесь — и ты, насколько я вижу, приняла его предложение, — значит, ты не должна больше ставить меня в неловкое положение. Конечно, ты никогда не сможешь до конца исправиться, — тут старуха испустила громкий вздох, показывая, что готова смириться с неудобствами. — Но я должна хотя бы попробовать. Посмотри только, как ты сидишь!

Я оглядела себя, одетую в старое платье миссис Смолпис, устроившуюся в углу дивана: я сидела, поставив локоть на подлокотник, положив при этом подбородок на ладонь и удобно вытянув скрещенные в щиколотках ноги.

— Сядь прямо, девочка. Руки должны быть сложены на коленях. Ноги сдвинуты. Когда ты сидишь так, как сейчас, ты похожа на неряху, которой на самом деле и являешься.

Я молча выпрямила спину, сложила руки и сдвинула ноги так, чтобы щиколотки соприкоснулись.

— Вот так уже лучше. Посидишь так час.

— Что?

— Не что, а прошу прощения, миссис Смолпис. Ты будешь сидеть так, пока не привыкнешь. Каждая молодая леди должна учиться этому еще с детства.

— К этому вообще невозможно привыкнуть.

— Может, и невозможно — для тех, кого родили в подвале и никогда не воспитывали. Но здесь, в Эвертоне, леди обязана знать, как нужно себя вести.

— Меня не рожали в подвале, — сказала я. — И моя мать занималась моим воспитанием. Кроме того, я и сама научилась кое-каким манерам.

Но что бы я там ни думала по поводу собственных манер, странная миссис Смолпис думала только о приличном поведении, подобающем леди среднего класса.

Она фыркнула, подошла к книжной полке, взяла с нее две книги и положила их мне на колени. Одна из них называлась «Одежда и христианская мораль», а вторая — «Добродетели молодой леди».

— Когда останешься одна, почитай эту, о приличной одежде. Но я также рассчитываю, что ты будешь изучать по главе в день из книги об этикете. Начни с первой. Каждый вечер я буду проверять тебя, задавая вопросы о прочитанном. — Миссис Смолпис придирчиво осмотрела меня. Я оставалась в позе, которую она от меня требовала. — Ты должна отдавать себе отчет в том, что твое присутствие здесь значительно ограничило мое времяпрепровождение. Теперь я не могу пригласить к себе никого из дам моего круга, до тех пор пока не буду уверена, что ты меня не опозоришь.

— Я вас не опозорю, миссис Смолпис, — заверила я, стараясь, чтобы ярость, кипевшая в моей душе, никак не отразилась на моем голосе. — Могу вас в этом уверить.

По выражению ее лица было понятно, что она не верит ни одному моему слову.

— Поживем — увидим, — сказала старуха и вышла из комнаты, умудряясь даже в обвисшем бомбазиновом платье производить должное впечатление.

Когда она ушла, я снова приняла прежнюю расслабленную позу и начала лениво листать книги. Тем не менее я прислушивалась к каждому шороху, готовая снова выпрямиться, если миссис Смолпис вдруг решит вернуться.

Неохотно исполняя просьбу своего сына, миссис Смолпис отвела меня к своей швее и заказала для меня три платья. Все они были одинакового покроя — с закругленной горловиной и глухим воротом на пуговицах, юбка была широкой и присобранной на талии. Единственным украшением являлись обшитые тесьмой желтоватые воротнички с одной тусклой пуговкой и две узкие белые полоски тесьмы с вязаными пуговицами на рукавах. Ткань была прочной — уверена, что она не сносилась бы и за десять лет. Одно из платьев было коричневым, другое — серым, а третье — темно-синим. Они совсем не радовали покроем и унылым цветом, но я поблагодарила миссис Смолпис с фальшивым энтузиазмом.

Хотя она дала Мэри указание уложить мои волосы в строгую прическу, мне удалось убедить девочку сделать мне более свободную прическу, которая подходила бы для молодой женщины. Позже миссис Смолпис посмотрела на мои локоны, но ничего не сказала.

Когда я впервые отправилась на работу с Шейкером, мы сели в широкий наемный кабриолет, курсировавший между Эвертоном и Ливерпулем несколько раз в день. Упряжка из четырех лошадей позволяла надеяться на то, что поездка не займет много времени. Сидя бок о бок с другими пассажирами, я испытывала целую гамму чувств, от нервозности до смущения. Когда мы подъехали к центру Ливерпуля, я подумала, что ни одна из девушек, с которыми я прежде работала, не выйдет на улицу в такую рань. Но даже если бы мы действительно встретили одну из них, моя бывшая товарка вряд ли узнала бы меня в этой простой серой птичке, сидящей среди других уважаемых людей, которые торопятся на работу в конторы и магазины.

Сейчас мое имя подходило мне как никогда прежде. Я не имею в виду сладкий голосок коноплянки с его богатыми переливами. Я выглядела так же, как самочка коноплянки — маленькая и довольно невзрачная пичуга.