Линни: Во имя любви

Интересно, хоть кто-то из них — Анабель, Хелен или Дори — скучал по мне? Скорее всего, да — по крайней мере, пару дней. И Блу наверняка расстроилась, потеряв одну из самых трудолюбивых девушек. Когда я не вернулась, они, должно быть, предположили, что со мной случилось самое худшее: что я стала очередной жертвой убийцы и мое тело выбросили там, где его никто не найдет. Возможно, кто-то видел, как я садилась в экипаж к шотландцу. Меня предупреждали, а я не прислушалась к совету. «Она поплатилась за свою беспечность», — вот что они скажут. Будут ли они обо мне горевать? Скорее всего, недолго; кто-то, может быть, выпьет за упокой моей души в «Козлиной голове», но всегда есть девушки, готовые занять место пропавшей.

Когда миссис Смолпис решила, что мне уже можно доверять и я не опозорю ее на людях, она взяла меня с собой в церковь. Как и Шейкер, она представила меня как дочь брата своего мужа, свою племянницу, хотя, когда она делала это впервые, стоя холодным воскресным днем возле церкви, ее рука дрожала так, что я почувствовала это даже сквозь наши теплые шерстяные жакеты. Я не знаю, было ли это вызвано злостью за то, что я поставила ее в неловкое положение, или потому что миссис Смолпис понимала, что, солгав, она согрешила. Но я уверена, что для такой женщины, как миссис Смолпис, ложь была куда меньшим грехом, чем мысли о том, что она приютила шлюху.

Священник мистер Локи, обладатель косматых белых бровей, кося глазами, с пугающим пылом пожал мне руку, приглашая в свою паству. После того как миссис Смолпис представила нас друг другу, он принялся пристально изучать мое лицо, хотя, может быть, мне показалось из-за его косоглазия. Я прочитала в его лице нечто, похожее на привычное выражение на физиономии миссис Смолпис, когда она на меня смотрела. Это была надежда на спасение через покаяние, практикуемая методистским учением. Догадался ли мистер Локи о моем прошлом и о том, что миссис Смолпис возрадовалась возможности спасти пропащую душу?

Первый визит вежливости, на который миссис Смолпис пригласила меня ее сопровождать, был нанесен ее подруге миссис Аплигейт. Было так холодно, что по пути к дому у нас изо рта шел пар. Нас проводили в гостиную, согретую клокочущим в камине огнем и обществом пожилых леди. Меня представили миссис Аплигейт как «бедную племянницу» миссис Смолпис. Когда нас пригласили к столу, миссис Смолпис незаметно кивнула на мои перчатки, напоминая, что я должна их снять, как только подадут чай. Не теряя времени, она достаточно ясно объяснила всем собравшимся, что я со своим отцом вела затворнический образ жизни в Моркаме и не привыкла к светской жизни.

— Так что простите, если ее манеры будут далеки от совершенства, — добавила она.

Я взяла себе пирога с почками с серебряного подноса, который передо мной держала горничная, и положила его на красивую тарелку, которая была у меня в другой руке. Во рту у меня пересохло, и есть не хотелось. Низенькая женщина с противной порослью на подбородке сочувственно покивала миссис Смолпис, давая понять, что для нее не секрет, какое испытание выпало на долю ее приятельницы и как трудно управиться с молодой женщиной, особенно с такой недалекой и глуповатой, какой миссис Смолпис желала меня выставить.

Хотя я вся горела от стыда и от злобы на миссис Смолпис, я отдавала себе отчет, что, доказывая обратное, я только поставлю себя в невыгодное положение. Если я хотела остаться в Эвертоне хотя бы на некоторое время, вместо того чтобы вернуться к суровой свободе Джек-стрит, мне необходимо было побороть свой гнев, молчать и глупо улыбаться. Сидя там, я попыталась представить, каким ужасом исказились бы лица этих дам, если бы им довелось увидеть те образы, которые все еще проплывали у меня перед глазами: я со своими клиентами, на спине или на коленях. Несмотря на отсутствие манер и воспитания, я знала о жизни и о человеческой натуре гораздо больше, чем они могли себе представить.

Все же, несмотря на молчание, в висках у меня стучало, а уплотнение на щеке становилось все больше из-за постоянного прикусывания. Взглянув как-то в зеркало, висевшее в спальне, которую я делила с миссис Смолпис, я заметила новую морщинку, появившуюся у меня между бровями.

«Добродетели молодой леди» были выучены назубок. На это ушло несколько месяцев. Каким же скучным было все это: правила этикета для гостей, правила для неофициальных встреч, как следует вести себя, встретив знакомых на улице, и как нужно знакомиться, — мне казалось, что правилам не будет конца. Временами у меня от них кружилась голова: когда нужно снять шляпку, а когда нет, то же самое с перчатками, никогда не наклоняться за оброненной вещью, а подождать, пока кто-то, чье положение в обществе ниже твоего, сделает это. Особенно строгими являлись правила этикета за столом.