Лионель Линкольн, или Осада Бостона

— Оспа въ данномъ случа иметъ лишь второстепенное значеніе, — возразилъ Польвартъ, — потому что больной былъ еще раньше того пораженъ гораздо боле ужасной болзнью — голодомъ. Линкольнъ, вы читали въ школ слишкомъ много латинскихъ поэтовъ, а философіей природы не занимались совсмъ. Существуетъ природный инстинктъ, который даже ребенку указываетъ средство противъ голода.

Линкольнъ не сталъ спорить съ Польвартомъ, усвшимся на своего любимаго конька, а обратился къ Абигаили:

— Вы-то вдь опытная! Вамъ-то ваша опытность могла бы подсказать побольше благоразумія и осторожности!

— Сынъ мой, стоналъ и плакалъ отъ голода… Противъ этихъ стоновъ не могла бы устоять никакая опытность, никакая осторожность. У меня все сердце кровью изошло…

— Линкольнъ, теперь не время для упрековъ, — кротко сказала Сесилъ. — Постараемся помочь бд, не вдаваясь въ ея причины.

— Слишкомъ поздно! — воскликнула убитая горемъ мать. — Его часы сочтены, смерть уже простерла надъ нимъ свою руку. Остается только помолиться Богу о томъ, чтобы Онъ облегчилъ ему исходъ души изъ тла и принялъ ее потомъ въ свою обитель.

— Бросьте вы эти несчастные лохмотья, — сказала Сесиль, тихо и осторожно отнимая у Абигаили ея работу, — въ такую минуту не стоитъ заниматься такимъ безполезнымъ дломъ.

— Молодая леди, вы еще сами не испытали материнскихъ чувствъ, вы еще не можете понять материнскаго горя. Я работала на своего милаго мальчика двадцать семъ лтъ, не лишайте меня этого удовольствія въ послднія остающіяся минуты.

— Неужели ему такъ много лтъ? — съ удивленіемъ воскликнулъ Ліонель. — Вотъ я никакъ не думалъ.

— Во всякомъ случа ему бы еще рано умирать. Онъ былъ лишенъ свта разума. Да оправдаетъ его Господь свтомъ невинности.

До сихъ поръ Ральфъ стоялъ, какъ вкопанный, на порог, а теперь повернулся къ Ліонелю и спросилъ почти жалобнымъ голосомъ:

— Какъ вы думаете, онъ умираетъ?

— Боюсь, что такъ. Вс признаки близкой смерти…

Старикъ быстрыми, легкими шагами подошелъ къ кровати и слъ около нея прямо противъ Польварта. Не обращая вниманія на удивленные взгляды капитана, онъ поднялъ кверху руку, какъ бы требуя молчанія, и проговорилъ торжественнымъ голосомъ:

— Итакъ, сюда явилась смерть. Она не забываетъ даже молодыхъ, а вотъ старика не беретъ. Не хочетъ. Скажи мн, Джобъ, какія виднія представляются въ эти минуты твоимъ духовнымъ очамъ? Мрачныя или свтлыя?

Въ погасающихъ глазахъ Джоба промелькнулъ лучъ сознанія. Онъ съ кроткой доврчивостью взглянулъ на старика и пересталъ хрипть. Глубокимъ, внутреннимъ голосомъ отвтилъ онъ на вопросъ:

— Господь не сдлаетъ зла тому, кто самъ въ жизни никому зла не сджалъ.

— Помолись же Ему за несчастнаго старика, который черезчуръ долго носитъ на себ бремя жизни. На земл всюду только одинъ грхъ, только одно предательство. Старикъ этотъ усталъ жить. Но погоди уходить на небо. Пусть твоя душа унесетъ съ собой къ престолу Милосердія хоть какой-нибудь знакъ раскаянія отъ этой гршницы.

Абигаиль громко простонала, выронила изъ рукъ свою работу и опустила голову на грудь, потомъ вдругъ встала, откинула нависшія на лицо черныя пряди сдющихъ, но когда-то прекрасныхъ волосъ, и оглянулась на всхъ съ такимъ выраженіемъ, что обратила на себя общее вниманіе.

— Время приспло, — сказала она. — Теперь ни страхъ, ни стыдъ не связыкаютъ моего языка. Слишкомъ явно видна рука Провиднія надъ этимъ смертнымъ одромъ, чтобы можно было еще учорствовать и противиться Его вол. Я, по крайней мр, больше не могу. Майоръ Линкольнъ! Въ жилахъ этого умирающаго юноши течетъ одинаковая съ вашей кровь, хотя удлъ ему достался съ вами неодинаковый. Джобъ вашъ братъ.

— Бдная! Она помшалась отъ горя! — воскликнула Сесиль. — Она сама не знаетъ, что говоритъ!

— Она говоритъ совершенную правду, — спокойнымъ тономъ произнесъ Ральфъ.

— Слышите, что онъ говоритъ? — продолжала Абигаиль.- A онъ знаетъ все. Само небо послало сюда этого грознаго свидтеля и обличителя. Онъ подтверждаетъ мои слова. Онъ знаетъ мою тайну, хотя я думала, что она скрыта отъ всхъ навкъ.

— Женщина, ты заблуждаешься сама, стараясь ввести въ заблужденіе другихъ! — вскричалъ Ліонель. — Хотя бы само небо стало подтверждать эту гнусную басню, я все-таки буду всегда говорить, что это несчастное существо никакъ не могло родиться отъ женщины такого ума и такой красоты.

— Существо несчастное, это правда, но родилось оно отъ женщины, не мене красивой, чмъ была твоя мать, которую ты такъ превозносишь, горделивый сынъ счастья и благополучія? Можешь богохульствовать и кощунствовать, сколько хочешь, но онъ твой братъ. Твои братъ старшій.

— Это истинная правда! — еще разъ повторилъ старикъ Ральфъ…

— Не можетъ этого быть! — воскликнула Сесиль. — Не врьте имъ, Линкольнъ. Они сами себ противорчатъ.

— Я въ теб самой ношу сейчасъ подтвержденіе моимъ словамъ, — продолжала Абигаиль. — Разв ты сама у подножія алтаря Господня не признала надъ собой вліянія сына? Гд же было мн, слабой, тщеславной, неопытной молодой двушк, устоять противъ обольщенія отца?